Крыса

В высоком стеклянном сосуде я вижу большую белую крысу. У неё блестящая светлая шерсть, чуть свалявшаяся на спине, почти прозрачные уши, покрытый белым пушком хвост.

Она сидит, толстая и неподвижная, – только шевелит ноздрями.

Крыса чувствует, что я рядом.

Я приближаюсь к стеклу, встаю на задние лапы. Она просыпается. Прямо на меня смотрят глаза, каких я никогда в жизни ещё не видывал у крысы. Ноздри поднимаются вверх и расходятся в стороны, обнажая слишком длинные, переросшие резцы.

Я грызу стекло. Я ненавижу эту крысу. Я все время прихожу сюда – каждый день, как только люди покидают помещение. Я обхожу кругом прозрачный предмет. Пытаюсь перегрызть металлические опоры. Бегаю сверху по прикрывающей ящик сетке, пытаюсь подцепить её когтями, отодвинуть.

Запах сидящей внутри белой крысы, до которой я не могу добраться, раздражает, нервирует, приводит в ярость.

Белая крыса тоже обеспокоена. Она наблюдает за моими попытками пробраться внутрь, бегает, взъерошенная, вдоль стен своего ящика.

Мы разглядываем друг друга, стоя по разные стороны стекла. Прижимаем к гладкой поверхности носы и ноздри, показываем зубы. Мне хочется вцепиться ей в глотку, опрокинуть, кусать, давить, убить.

Ненависть не проходит, не проходит ярость – неудовлетворенная, не нашедшая выхода. Разделенные стеклом крысы мечутся, кидаются друг на друга, издают пронзительный боевой клич. Взъерошенная шерсть, широко раскрытые глаза, вытянутые шеи. Сидят на задних лапах, опираясь на хвосты, со свистом втягивая в себя воздух, ловя ненавистные, враждебные запахи.

Никогда; никогда я не загрыз белой крысы, никогда с ней не сразился, хотя так жаждал этого, искал возможность добраться до нее. Ее всегда отделяла от меня стальная сетка или толстое стекло, и хотя я не раз пытался пробраться на ту сторону, мне так и не удалось этого сделать.

А ведь я жил рядом с ними, почти что среди них – в занятом ими и пропитанном их запахом помещении.

Белые крысы встают на задние лапы, поворачивают головы в моем направлении, подпрыгивают, пытаясь дотянуться до верхнего края стеклянной стены, грызут металлический каркас.

Они везде – в высоких банках и прозрачных ящиках, прикрытых сверху густой сеткой, в клетках из стальных прутьев. Их густой запах в душных, закрытых комнатах вызывает ярость, пробуждает ненависть. Мой собственный запах растворяется в этой субстанции, он здесь не существует, даже я сам его не чувствую.

Они неподвижно сидят в клетках, ритмично двигая головами. Бегают вдоль стеклянных стен и внутри крутящегося барабана. Настороженный, злой, полный ненависти, я взбираюсь на ближайшую ко мне клетку и ползу по прикрывающей её сетке. Перебираюсь на следующую, с неё на другую и дальше… Запах чужой семьи, который поначалу так трудно было вынести, перестает раздражать меня. Отгороженные от меня стеклами и сетками, крысы живут своей, особой жизнью. Они ничего не могут мне сделать, они никогда не выберутся из своих прозрачных гнезд, а мне никогда не добраться до них.

И все же, возбужденный и готовый к бою или к бегству, я кручусь среди этих клеток, пытаюсь проникнуть внутрь, стираю свои зубы о металлическую окантовку и прутья, прижимаю ноздри к стеклу в надежде на то, что оно вдруг расступится передо мной, исчезнет, откроется. Но сетки плотно прилегают к ящикам, металлическая окантовка прочна, а стекло отодвинуть не удается.

Через некоторое время белые крысы перестают существовать для меня, я двигаюсь среди этих прозрачных гнезд так, будто их просто нет. Крысы в ящиках привыкли ко мне и теперь даже не поднимают головы – сидят неподвижные, вялые, мерно двигают челюстями, пожирая корм, принесенный им людьми. Им не приходится добывать еду, убивать, охотиться, скитаться, спасаться бегством. Люди кормят их, наполняют водой или молоком металлические ванночки, пересаживают из клетки в клетку, втыкают им в хвосты и шеи длинные иглы. Крысы только трясут своими свернутыми на одну сторону головами.

Обилие еды привлекает и возбуждает.

Я поселился под полом. Дом старый, в нем полно вентиляционных отверстий, поддувал, щелей, раскрошившихся кирпичей. По трубам, ведущим вниз, расходится тепло.

В холодную осеннюю пору здесь уютно и спокойно, и я не покидаю этого дома, где живут белые крысы.

В соседней комнате, пол которой выложен блестящими скользкими плитками, люди готовят еду. Рядом с этой комнатой – кладовка, куда я без труда пробираюсь по изъеденной ржавчиной вытяжной трубе.

Сушеная рыба, зерно, горох, хлеб, овощи. Белые крысы получают все.

Они болеют. Черные опухоли распирают кожу на шее, на голове, на брюхе. Сначала небольшие, едва заметные, они разрастаются, как будто сжирая изнутри тело крысы, уничтожая мышцы, ткани, кости. Черные наросты просвечивают сквозь белые нежные волоски, становятся все больше и больше.

Крысы худеют, линяют, сохнут. Некоторые умирают быстро, другие живут дольше – скрюченные, парализованные, покрытые черными шишками.

Люди разрезают наросты, рассматривают, что там внутри.