Кока еще какое-то время посуетился, потом, видимо, иссяк, пытаясь привлечь наше внимание. Да и алкоголь подкосил его. Он ушел в свою спальню.
Теперь, когда мы остались вдвоем, я решилась расспросить ее о происшествии.
– Что хотели от вас те парни? – спросила я.
– Убить, – разъяснила она очевидное.
– Я это заметила. Но за что?
– Старые счеты, – спокойно ответила Кэт.
– Но если бы я не напала на них, вас бы уже не было в живых, – напросилась я на благодарность.
– Скорее всего, – согласилась Кэт.
Я замолчала. Даже не знала, о чем еще спросить: она не особо разговорчива.
– Вкусный был гусь, – вдруг заявила она.
– Можно на завтра еще заказать, раз вам понравился.
– Хорошо, – согласилась Кэт.
После «хорошо» в таких случаях обычно следует «спасибо». Я подождала немного – нет, не прозвучало. Видимо, наша гостья не привыкла благодарить.
Не знаю почему, но ее присутствие тяготит, мне с ней неуютно. Наверное, потому что у нас редко бывают посторонние люди. Ладно, пусть переночует. Может, пару дней поживет, пока оправится от случившегося, а потом я дам ей немного денег, и на этом наши пути разойдутся.
Я провела Кэт в гостевую спальню на первом этаже, которая всегда пустовала.
Сейчас я подумала, что еще ни разу за два года у нас никто не ночевал. А кто к нам мог приехать? Мои институтские друзья давно разбрелись по жизни. Они люди творческие, ранимые, с тонкой душевной организацией. Почти все не устроены. Художник должен быть голодным – был такой негласный девиз. Считалось, что недоедать, пить, курить, носить неопрятные вещи – это китч. А если человек искусства сыт и доволен жизнью, он не может создать шедевр. Тот, кто откололся от голодной братии, те предатели и отщепенцы – я была из их числа.
Мои родители погибли в автокатастрофе, когда я училась на четвертом курсе. Это был страшный год моей жизни: в один миг я стала сиротой, потеряв самых дорогих, самых любимых людей. Тогда мне было очень плохо. Меня вытащил папин друг Вениамин Петрович. Он навещал меня, заботился, помог с похоронами, позже оформил наследство. Если бы не он, я бы, наверное, осталась без квартиры: мне бы обязательно попались какие-нибудь мошенники – они таких как я за версту чуют. Когда появился Кока, Вениамин Петрович приезжал посмотреть на «зятя». Мы тогда накрыли стол, прибрались в квартире – в общем, расстарались. Он изучал Коку, о чем-то с ним поговорил, не стал есть и ушел. Когда я провожала его, он сказал:
– Смотри, Лисонька (он меня так иногда называет)! Тебе с ним жить.
– Он вам не понравился? – огорчилась я.
– Главное, чтобы он нравился тебе, – уклончиво ответил он.
Два года назад Вениамин Петрович приезжал на новоселье в этот дом. На тот раз я получила большее одобрение.
– Молодец, Лисуха! (Так он меня называет, когда у него хорошее настроение.) Повзрослела, моя умница. Хороший дом! Перестроила его грамотно. Места много. Красота! Будет детишкам где бегать. Когда же ты меня дедом сделаешь?
– Ну, не знаю! – замямлила я.
– Или ему, – он кивнул в сторону Коки, – и этим лень заниматься?
Это была первая фраза, выражающая его отношение к моему мужу.
– Я еще не готова, – заступилась я за Коку.
– Ты никогда не будешь готова. Немного умерь свой пыл. Искусство вечно! А у тебя жизнь одна. Не приноси себя в жертву.
– Да я не приношу, – оправдывалась я.
– А то я не вижу! Сколько картин за этот год наваяла?
– Ваяют скульптуры! А я пишу, – разъяснила я.
– Да знаю я! Ты неисправима!
– Спасибо вам за все! – поблагодарила я его.
– Если бы знал, что так обернется, не стал бы помогать тебе с выставкой!
Это Вениамин Петрович организовал мою первую персональную выставку, с которой и началась моя карьера.
– Но почему? Вы не рады?
– Ты молодец! Пчелка! Все трудишься, по капельке свой талант развиваешь. А этот… – он неодобрительно посмотрел в сторону Коки.
– Я все знаю. Не говорите, – остановила я его.
– Эх… – он вздохнул и пошел к машине. Потом набрал полную грудь воздуха, шумно выдохнул: – Ну до чего же хорошо здесь!
Уже садясь в машину, он долго колебался. Потом все же сказал:
– Лисонька, первый и последний раз скажу тебе: бросай своего трутня и найди нормального парня. Иначе это тупик.
– Все, все, – я закрыла уши, – ничего не слышу. Приезжайте, когда захотите! – пригласила я.
– Угу, – он захлопнул дверь машины и сказал водителю: – В офис!
Я показала Кэт ее комнату на первом этаже, достала постельные принадлежности, выдала халат, зубную щетку, тапочки. Кэт сняла шорты и легла в кровать.
– Располагайтесь! – предложила я.
– Тебя как зовут? – спросила Кэт.
– Алиса.
– А-а, – протянула она.
– Спокойной ночи! – пожелала я.
Она повернулась на другой бок. Я пожала плечами, закрыла дверь и вышла.
Странная все же женщина! Происходящее принимает как должное. Рядом с ней я чувствую себя прислугой.