Крыса и Алиса

Кэт не остановилась. Я поспешила за ней: хотела предложить покормить гуся перед смертью. Уважить, так сказать, его право на последнее желание. Догнав, я увидела корчащегося гуся в руках Кэт — она закрутила ему шею и сломала ее. Мне стало плохо от увиденного. Я тихо отошла от места экзекуции и села на ступеньки мастерской. Немного отдышавшись, решительно поднялась. Все, довольно! Эта женщина пугает меня. Пусть уходит, сегодня же! Я зашла за угол флигеля и увидела Кэт, содрогающуюся в конвульсиях. Лицо ее при этом выражало блаженство. Странно. Что это? Может, она больная? Похоже на эпилептический припадок, или это что-то другое?

Я подошла к ней:

— Что с вами?

Ее глаза постепенно прояснялись. Она сфокусировалась на мне и бодро сказала:

— Все отлично! Мне нужен нож и кипяток, чтобы разделать и ошпарить гуся.

— Откуда вы знаете, как это делается?

— Жизнь длинная… — объяснила она.

Опять мне ничего о ней не удалось узнать.

Я попросила Галину дать Кэт все необходимое, а сама ушла в мастерскую. За работой я смогу отвлечься от негативных мыслей и домыслов.

Во флигеле я начала привычные манипуляции: протерла кисти, проверила, хорошо ли натянут подрамник, наточила карандаши, подготовила краски, шпатели, тряпки. Обычно после этих процедур я бываю готова творить. К этому времени я обычно понимала, чем буду заниматься: делать набросок будущего полотна или сразу же бралась за смешивание цветов. Так как иногда, получив новый интересный цвет, я под него придумывала сюжет. Сегодня же у меня не было ни одной идеи: мысли непроизвольно возвращались к Кэт. Я осознаю, что она человек из другого мира, и, конечно же, не похожа на меня, поэтому мне трудно ее понять. Я отдаю себе отчет, что не могу и не должна осуждать ее за то, что она другая, но не могу не обдумывать и не анализировать ее поступки. Думая о ней, я все же начала выводить на бумаге линии, что-то штриховать, растушевывать. Очнувшись от мыслей и вглядевшись в рисунок, я увидела на нем лицо Кэт. Но не с правильными чертами, как в жизни, а с искаженными моим предубеждением к ней. Она была уродливой, даже страшной, хотя черты лица были теми же. Это был не документальный портрет человека, а отражение его внутреннего состояния. Вернее, таким, каким я его себе представляла.

— Это я? — прозвучало у меня за спиной.

Она вновь бесшумно подошла и напугала меня. От неожиданности я возмутилась:

— Сюда, — с натиском сказала я, — никому нельзя входить!

Она опять внимательно всмотрелась в мое лицо и неожиданно согласно кивнула:

— Понятно! Больше не войду.

Я так удивилась, что простила ее. Тем более, она уже была здесь.

— Вам нравится? — спросила я ее, указывая на портрет.

Мне интересно было узнать ее мнение, потому что рисунок был очень необычным.

— Похожа, — сказала она.

И это все. Кажется, ее не смутило уродство портрета. А может, его замечаю только я. Я сняла лист с подрамника и отправилась к Коке.

Кока возлежал на шезлонге под зонтом и не читал, и не спал как обычно. Он о чем-то грезил, глядя прямо перед собой в одну точку. Если так будет продолжаться, то скоро у него разовьется бессонница. Бедняга! Совсем выбился из привычного ритма.

Кока не замечал меня. Я подсунула ему под нос портрет Кэт. Кока вздрогнул:

— Что это? — спросил он.

— Кэт, — коротко ответила я. — Похожа?

— Ужасный портрет! Убери его! Ты никогда так не рисовала.

— Знаю, — согласилась я, — сама удивлена. А разве она не такая?

— Она красивая, — протянул Кока.

Кажется, мой муж находится под чарами этой женщины и не замечает ее странностей.

— Представляешь, — сообщила я ему, понизив голос, — она задушила гуся, скрутив ему шею!

— И что?

— Это было очень жестоко.

— Галина тоже часто убивает птиц. Тебя же это не смущает.

— Да, но Кэт это сделала с особой жестокостью.

— А ты видела, как это делает Галина?

— Нет.

— Так о чем тут говорить?

Кока прав. Похоже, я сама наделила Кэт какими-то свирепыми свойствами. Наверное, потому что мы познакомились при необычных и ужасных обстоятельствах. Нужно перестать нервировать себя и подозревать ее неизвестно в чем. Успокоившись, я ушла интересоваться, что у нас с обедом.

Кэт хлопотала у плиты: в духовке жарился гусь, а в кастрюле варилась подлива с невероятным запахом.

— А где Галина? — спросила я ее.

— Я отпустила ее, — сообщила Кэт.

— Угу, понятно, — кивнула я.

Она отпустила ее… Вспомнив, что сняла с Кэт все подозрения и теперь отношусь к ней доброжелательно, я миролюбиво спросила:

— Вы умеете готовить?

— Да.

— Вкусно пахнет.

— И не только пахнет, — заверила она.

— Уверена, что так и есть, — подбодрила я ее.

Она в ответ только хмыкнула.

Через полчаса Кэт давала распоряжения, а услужливый Кока накрывал на стол. Батюшки, это что ж такое делается?! Кока работает! Грядет апокалипсис, не иначе! Если бы я знала в тот момент, насколько была недалека от истины.

Гусь был восхитителен, а подлива к нему — волшебной! Я даже позабыла обстоятельства, при которых птица оказалась у нас на столе.

— Вы прекрасно готовите! — искренне похвалила я Кэт.