Крыса-любовь

Мы оба понимали, что ему пришлось бы говорить о Мишель теплые слова, которым он сам не верил, или же верил, но не в моем обществе. Тот Гордон, что сидел со мной за столом по пятницам и макал булочку в густой соус от доброго жаркого, про Мишель и думать не хотел. Но был и другой Гордон – тот, что вечерами сидел в гостиной на кожаном диване и смотрел телевизор; Гордон в уютных домашних штанах и теплых носках. И этот другой Гордон любил Мишель. Другой Гордон нашел бы кучу оправданий всем ее выходкам. Гордон в домашних штанах, возможно, даже сам поверил бы этим оправданиям.

А как насчет вот этого тела на больничной койке? Гордона-коматозника? Которая ипостась моего брата лежала сейчас передо мной?

Битый час спустя, выдав изрядную порцию коматозной беседы, я так и не нашел ответа на свой вопрос.

Я легонько похлопал его по руке. Есть ли он там, внутри? Или это просто мягкий, суперчистый и очень сухой муляж? Прежний Гордон всегда был влажным от пота, липким от нервозности. А это тело было погружено в покой, который глубже сна; оно было суше сухого.

Мне захотелось открыть Гордону рот, наклониться и крикнуть туда: «Эге-гей, Гордон!»– как в глубокий и темный колодец.

«Э-эй! Ты зде-е-есь?»

Что это – очень далекий и тихий голос? Или просто эхо?

«Эй, Гордон! Я тебе принес тушеной говядинки! Алло! Гордон! Ты меня слышишь?»

– Он реагирует? – Медсестра проскрипела по натертому полу к кровати.

Эта была не та милая и домашняя сестра Крисси, что жала Гордону руку, пока он не покраснел. Это была другая сестра – угловатая и ворчливая. Из тех, кто не станет терпеть дурацких выходок. (Вечно мне везет как утопленнику.) Я захлопнул Гордону рот и отскочил от кровати.

– Вы заметили какие-то изменения? – спросила сестра, щупая Гордону пульс и приподнимая веки. – Вы поэтому…

– Нет-нет, – сказал я. – Я его брат и просто…

Сестра подозрительно проминала пальцами трубку капельницы. Что она боялась там обнаружить? Уж не свиную ли отбивную?

– …просто смотрел, как у него с зубами, – закончил я и для убедительности раздвинул губы и постучал по собственным резцам. – Я дантист.

Она мне явно не поверила. Медсестры вообще очень подозрительные существа. Но я и не думал сдаваться.

– Понимаете, его давно, еще до инфаркта, беспокоила коронка на правом верхнем клыке, и… я решил поглядеть… Нет, он, конечно, вряд ли скоро сможет рвать зубами говяжью вырезку, люди ведь не зря говорят… Сами знаете…

Что может быть страшнее, чем нагнать скуку на женщину?

– Не знаю, – сказала сестра со смесью усталости и скуки в голосе. За много лет она наслушалась всяческих уверток и оправданий. – Что люди не зря говорят?

– Нет надежней вклада, чем вклад в собственные зубы.

– В здоровье, – возразила она. – Говорят «вклад в здоровье».

– Здоровье зубов – здоровье организма. (Признаю: я шел ко дну.)

Тут-то сестра и решила поправить Гордону постель. Первым делом откинула одеяло и…

– Странно… – сказала она. – Нет верхней простыни. Куда она делась?

На стуле рядом с кроватью примостился мой рюкзак, и край белой простыни высовывался из него, как дохлый кролик – наружу свисало длинное, белое, обличающее ухо. Сестра уцепилась за него и вытащила всю простыню.

– Так вы этим занимались вместо терапии?

Я вытянулся в струнку и лишился дара речи. Абсолютно беззащитен перед женщинами, которые видят меня насквозь.

– Мне придется принять меры! – рявкнула сестра. – Никуда не уходите!

Я и не ушел.

Позвольте объяснить с самого начала, пока не дойду до простыни.

Я сидел в палате; скомканный листочек с темами, который дала Мишель, лежал у меня в кармане. И вдруг я осознал, что впервые остался наедине с Гордоном с тех пор, как он впал в кому. Никаких родственников, никакого медперсонала. Только он и я: разговаривают два брата. (Ну, он-то, конечно, все больше слушал.) Сидя рядом с Гордоном, я понял, что нам дарован уникальный шанс, какой крайне редко выпадает на долю взрослых братьев.

Можете себе представить, что это такое – сидеть рядом с одним из самых важных людей в вашей жизни и иметь возможность сказать ему все что угодно? Не боясь обычных последствий – попреков, суждений, советов? Можете представить ситуацию, где нет ничего запретного? Мне не надо было придумывать что-то интересное или забавное. Не надо было осторожничать. Только раскрыть рот и вывалить все что вздумается.

– Ты ведь знаешь, кто я, правда, Гордон? – спросил я, наклоняясь очень низко, к самому его лицу. – Я – Арт. Твой братец. Арт, который всюду опаздывает. Не всегда надежный Арт. Но зато я еще и Арт, который рассказывает занятные истории за обедом.

Ноль реакции.

– Ладно. Тебе на днях сильно досталось, поэтому упростим задачу. Уж сделаем тебе такую милость. Готов? Первая подсказка. Обонятельный раздражитель номер 643!

Я вывернул шею так, чтобы мой рот оказался у самых его ноздрей.

– Нюхни-ка! – И выдохнул. Медленно и с силой.

Я не стал его щадить: он получил по полной программе. Табак, кофе, утренняя яичница с ветчиной из больничного кафе. Если что и можно считать шоковой терапией для чувств Гордона, так это мое дыхание.

– Ну же, Гордон. Кто я, а?

Ноль реакции.