Крыша. Устная история рэкета

Спортивный костюм стал символизировать не силу духа, а духови-тость в стычках с себе подобными. Заодно старая форма наполнилась новым содержанием — она стала этикеткой созданного превосходства над всеми прочими. Победители арен лишь упростили воровскую формулу, согласно которой все человечество делилось на блатарей — людей и остальных — фраеров. Во времена гласности и перестройки спортсмены решили, что в мире прав тот, кто может нокаутировать оппонента, и площадка ринга в таком споре чрезмерна.

Вскоре молодые люди перешли от кулаков к стволам.

Упоение победами продолжалось до тех пор, пока организованная преступность сама себя не истребила. Пик самоуничтожения пришелся на 1994—1995 годы. Благодаря плотной пальбе в гангстерских войнах смерть стала настолько обыденным явлением, что парни заранее приезжали в ритуальные мастерские и заказывали себе надгробные эпитафии с открытой окончательной датой. Как-то присутствовав при беседе «ма-лышевской» братвы с кооператором, я застал диалог, подчеркивавший их метафизическое мироощущение тех лет. Когда коммерсант попросил отложить выплату налога на пару месяцев, один из бригады искренне возразил: «Да меня завтра могут завалить».

Второй удар по популяции организованной преступности нанесли примерно в это же время наркотики. Они хлынули лавиной, как только рухнул железный занавес. Преступные сообщества тут же взяли под контроль новый бизнес и повели себя так, как мыслили работяги на предприятиях и товароведы на складах еще в СССР: «Что охраняешь, то и имеешь». Еще одним доводом употреблять наркотики стал банальный страх: когда с утра до вечера думаешь о том, как отправить на тот свет конкурента, то 24 часа в сутки ждешь, когда конкурент убьет тебя первым.

В перманентной междоусобной войне процветала резня шекспировского масштаба. Во время борьбы за рынки Казани два непримиримых лидера их сообществ отсиживались в Москве и Санкт-Петербурге. Человек по прозвищу Хайдер из съемной квартиры в городе на Неве еженедельно указывал на имена, которые должны быть вычеркнуты из списка живых, а Линар самозабвенно тем же самым занимался в столице. Отдельные боевики со стороны каждого «полководца» старались обезглавить противоборствующие системы соответственно. Хайдера расстреливали в лифте, тыкали ножом, пытались достать из гранатомета, наконец уничтожили из автомата. Когда чудом выживший после двух покушений Линар по этому поводу закатил банкет в столице, то был отравлен на нем же одним из людей Хайдера, заранее внедренным к нему в окружение.

Стилистика «Крестного отца» не была чужда хозяевам жизни. После того как в 1994 году в одно утро «великолукские» убили трех бойцов Кумарина, а в самого Кумарина всадили пять пуль из автомата Калашникова, лидер «тамбовских» выжил. После чего «великолукских» стали отстреливать от Выборга до Венгрии. В результате почти все нарушители конвенции, ударившие первыми, были уничтожены. На питерских кладбищах о них напоминают десятки стел.

Иногда дело пахло откровенным геноцидом местного разлива. Так, из-за легкого ДТП на Васильевском острове в 1994 году произошла стрелка между чеченскими бандитами и подразделением Гены Ростовского.

После непродолжительных оскорблений кавказцы были связаны, засунуты в подвал, и всем по очереди выстрелили в затылок. После чего десять трупов были сожжены в Ленобласти.

Уже потом государство создало мифологию, криво приватизировав победу. А в начале 90-х остановленный на автомашине на Невском проспекте боксер дословно так возмущался слепотой сотрудника ГАИ: «Тебе голову топором отрубить, что ли?» Тонированные стекла и черный цвет «мерседесов» стал для сотрудников ДПС чем-то вроде символа-табу: «Проверке не подлежит»,— опасностью посерьезнее, чем прежние обкомовские номера на черных «Волгах».

По большому счету, силовые подразделения лишь наносили легкий тактический вред этому монстру — ежемесячные аресты не смогли бы переломить рост преступности. Единственно, что спасло страну,— историческая невозможность российской мафии объединиться в одну вертикаль. Пределом ее вожделений первоначально была вседозволенность и сытая жизнь, потом бабло, затем кэш, в конце концов — финансовые потоки. А рычаги власти им были необходимы лишь для расширения этих самых потоков. Никакой идеологии. Мечты упирались в безделье, гламур, яхту как апофеоз достатка. Сокровенным, негласным лозунгом стала триада: «Дачка, тачка и собачка». Если воры старой формации полстолетия выстраивали свое мировоззрение наподобие собора без крестов, а в лютых тюрьмах вместо иконок иногда вешали даже фотографии именитых воров в законе как священномучеников, то для бандитов, по гамбургскому счету, символом счастья стал профиль Абрамовича. За него и погибнуть было не грех.

В противном случае, если бы они жаждали политических дивидендов, они бы засели в Кремле. Ведь в середине 90-х в Государственной думе Санкт-Петербург представляли трое «тамбовских» — Глущенко, Шевченко, Монастырский. И Галина Старовойтова, позже расстрелянная теми же «тамбовскими».