Вот самые простые кольца и шли как «эквивалент». И ещё «лещи». И патроны. Гранаты, особенно «хаттабки» — маленькие такие самоделки из выстрелов к подствольным гранатомётам и АГС-у, из ВОГов. Откуда-то их дохрена в городе взялось — где-то склад недобитый, видать, раскурочили. Сейчас все, кому не лень, и у кого они есть конечно, делали из них, из выстрелов, самодельные гранаты — но не у всех были запалы. «Хаттабка» с нормальным, гранатным запалом стоила в два раза дороже чем с самоделковым, сколько бы продавец не клялся, что «рванёт, я жизнью отвечаю!!» Рванёт в руках — кто спрашивать станет?.. Ну, у нас самоделки были только батины; из тех, что остались после мочилова.
Ну, в общем, припёрся этот Пагар с очередным предложением…
Пагар топал вверх по лестнице вслед за батей, подпираемый «тёплым, дружественным» взглядом Толика сзади. Брезгливо отстранялся от кровавых мазин и от развороченных пулями и гранатами стен, чтобы не запачкать свою курточку.
«Баррикады» восстановили наскоро, и не везде, — так, времянки; подмели там «в первом приближении», как батя выражается; обломки и трупы убрали, — но в целом «картина происшествия» была очень даже наглядной. Пеоны от «кладбищенских», которые у нас сейчас работали, так поначалу круглые глаза делали и в дрожь впадали, видя такое дело; и нипочём мимо новопостроенных заграждений не хотели протискиваться, типа «нахер-нахер, у вас там чо замкнёт; а ребятам потом мои кишки с потолка соскребать!» — как бы о ребятах заботились, хы. Но батя объяснил про режимы включения, что днём можно ходить не опасаясь; и вообще — «вас сюда работать прислали, или обсуждать??»
Ну, тут они сразу затыкались; потому что по сравнению с работой на кладбище тут был настоящий им курорт: и теплее, не на улице; и кормёжка лучше; и обращение, с дисциплиной послабление — у Спеца в его «банде» вообще гайки туго завинчены, они там пахали как Папы Карлы, без базаров и перерывов. Да, по сравнению с «зоной строгого режима» у Спеца тут им был натуральный пионерлагерь, тут уж без базара, и потому они особо не кочевряжились. Благо что и работа была не трудной: ходы мы больше не делали, батя сказал, что «концепция поменялась»; только что делали уборку, восстанавливали печку, заготовляли дрова, и помогали в подвале Кроту землю вытаскивать, и бате в создании «новой системы обороны»; но об этом потом.
Я топал вверх вслед за Толяном, и явно видел, что того так и подмывает дать Пагару хорошего пинка, когда тот эдак брезгливо отстранялся от осыпавшегося от взрыва гранаты вплоть до кирпича угла лестничной клетки; но сдерживался. Потому что Пагар, падла, сразу себя так поставил: когда в первую встречу Толян начал было чморить его и, в натуре, дал эдак вот пинка, тот сразу окрысился, и заявил, что «с ним такое обращение не прокатит», что «он дело делает, а не побираться пришёл!», и что «или он сейчас уходит; и вы свою Элеонору ищите потом по всей Мувской области, потому что больше с вами никто дела иметь не будет!» — у них, видите ли, «посредническая гильдия» и типа взаимоподдержка. Или он накидывает за этот пинок и нехорошие слова полтора процента на ту цену, что согласуем на обмен; и впредь чтоб уважительное обращение и никаких тычков!
Толян от такой подачи потянулся было сразу за кольтом, что конкретно так торчал у него всем напоказ за поясом, чтобы, не сомневаюсь, тут бы и вышибить мозги Пагару из соракапятикалиберного; но под предостерегающим взглядом бати смешался, — в натуре, грохнуть или зачморить посредника несложно; сложно потом найти другого на это дело. Они ведь, падлы, трупоеды проклятые, в натуре друг друга знают и друг за друга, как батя выразился, «мазу тянут».
И потому Толяну, как ни противно, пришлось перед Пагаром чуть ли не извиняться, — как батя и говорил, Толян, несмотря на всю его вспыльчивость, в особых случаях умел себя окорачивать, чего бы это ему не стоило. А тут был совсем особый случай.
Но насчёт процентов Пагар зарубился, — и, в общем, это было не совсем по понятиям — свой процент посредник имел не с плательщика, а с продавца, на сколько уж там они договаривались; но тут, как тот заявил, «задета его честь», и что «пинать и оскорблять себя он никому не позволит»; и если «тему продолжаем», то и платите!
Ладно, батя, как тоже коммерс в прошлом, задир этот сгладил; поторговались, сошлись на одном проценте; и чтоб больше без насилия; и Толян пробурчал что-то вроде «- Не совсем правильно мой жест истолковали; это было рефлекторное движение от сильного душевного волнения!»
Короче, сошло за извинение; хотя по насупившимуся Толяну и по играющим желвакам на его челюстях я-то понял, что он вообще о Пагаре думает, и что он с ним, при случае, сделал бы; и что он думает о посредниковой «чести» в частности.
Тот, конечно, тоже понял; но ему было похрен — он тут бизнес делал.
Но грузить Пагара Толян прекратил — дорого это выходило.