Крысиная башня

Настя злорадствовала по поводу его провала, теперь избавиться от него можно было с чистой совестью. К тому же фаворитам — Соколову и Эльме — редакторы написали сегодня исключительно удачный текст, и Мельник на фоне этого текста смотрелся хуже некуда.

Соколов снимался сразу после него, Эльма завершала День. Самые сильные выступления снимали всегда самыми последними, для того чтобы у зрителя был стимул досмотреть. В каждом эпизоде шоу лучшим назначался кто-то другой — для того чтобы не разрушить интригу, чтобы зритель до финальной программы не смог однозначно сказать, кто станет победителем.

Соколов вошел в дом обычной неторопливой походкой и встал посреди комнаты, опираясь на трость. По сценарию он должен был сказать про расчлененный труп и вспомнить серию похожих убийств в Тульской области. Преступления совершались два года назад, а потом внезапно прекратились. Сценаристы написали, что убийца затаился, поскольку полиция уже шла по его следу, а позже перебрался в Подмосковье, где убил двоих, потом сам погиб в результате несчастного случая. Насте нравилась эта схема, по ней выходило, что преступник не найден, но наказан.

— Это была авария, — внезапно сказал Соколов. Настя вздрогнула. — Рома шел домой из соседней деревни…

Мать снова скептически поджала губы, но девушка не дала ей сказать:

— А ведь мог идти! — вскрикнула она. — Валентина Степановна, помните, он все хотел у Сереги долг забрать? Помните? А у меня же день рождения был через три дня — он мог пойти. И ведь была такая мысль у нас с вами, когда мы его только-только искать начали, помните?

Мать пожала плечами. Ей было странно слышать версию кроме той, к которой она привыкла.

— Машина шла под сто восемьдесят. На узкой дороге. Поворот. Даже два резких поворота. Выбоины.

Настя похолодела от ужаса, слушая его. Ей заплатили внушительную сумму денег за то, чтобы Соколов стал победителем, и она не понимала, зачем он сам роет себе яму. Ей хотелось выбежать из ПТС на съемочную площадку, встряхнуть Соколова за плечи и закричать, чтобы он придерживался сценария. Но это было невозможно: участники тоже должны были верить происходящему. Мокьюментари нужно было снимать с одного дубля, иначе оно не имело никакого смысла. И Насте пришлось сидеть, вцепившись ногтями в стул.

— Но как же — авария? — растерянно спросила мать.

Анна, понявшая, что нужно срочно вмешаться, вошла в кадр и обратилась к Соколову.

— Нет, аварией это быть не могло, — сказала она и протянула ему фотографии. — Вот, посмотрите, в каком виде было найдено тело. Боюсь, вы ошиблись, Владимир Иванович.

Соколов внимательно посмотрел на снимки, потом бросил на ведущую насмешливый взгляд:

— А вы не думаете, что человек, случайно сбивший молодого парня, мог испугаться и попытаться замести следы? Например, замаскировать несчастный случай под преступление маньяка? Только он должен был быть осведомлен о серии преступлений в Тульской области, должен был знать почерк преступника и иметь доступ к материалам дела, чтобы достоверно подделать убийство. Мне кажется, это вполне логично. Значит, преступником был кто-то, имеющий внушительный чин в правоохранительных органах.

Настя похолодела. Это уже пахло не просто неотработанными деньгами — это пахло огромными неприятностями для всех, потому что голословные обвинения в адрес полиции были чреваты закрытием производящей студии.

Анна тоже это поняла и взяла Соколова под локоть:

— Вряд ли вы можете голословно утверждать, что в гибели молодого человека замешан полицейский. Для таких обвинений нужны серьезные доказательства.

Она сделала попытку увести Соколова с площадки. Но в дело вмешалась мать.

— Ну-ка, — потребовала она, — что-нибудь еще. Еще что-нибудь скажите!

— Полицейского в сбившей парня машине не было, — охотно продолжил Соколов. — Там был чиновник. Глава местной администрации — вот кто это был. Темно-зеленый «ниссан».

И, ненадолго задумавшись, Соколов назвал номер машины.

— Его, его номер! — подал голос дядя погибшего. Его глаза напряженно вглядывались в лицо Соколова.

Анна не выдержала.

— Ну знаете, — сказала она, — это уже слишком!

Она взяла Соколова под локоть и повела его прочь. Камера дернулась за ними, оператор на всякий случай продолжил снимать. Дядя бросился Анне наперерез и произнес срывающимся голосом, от которого у Мельника защемило сердце:

— Пусть договорит.

Соколов сохранял железное спокойствие и вел себя с королевским достоинством.

— Ничего страшного, — сказал он. — Давайте выйдем наружу.

Они вышли на крыльцо — как есть, полуодетые, у матери на ногах были домашние шлепанцы. Соколов зябко повел плечами от пронизывающего осеннего ветра. На улице было пасмурно, моросил дождь, желтые листья на деревьях казались тяжелыми и промокшими насквозь.