Крысиная охота

В доме священника не было. «Задерживается прибытием! — надрывно гоготал хорошо поддавший Глобарь. — Где положишь, там и потеряешь!» «Измена! — билось в голове у генерала. — Подлая измена! Кто-то запустил злоумышленников в дом, да еще и ассистировал им!» Нехватка личного состава уже ощущалась. Основной упор генерал приказал делать на охрану ворот, чтобы не ушли ни свои, ни чужие. Туда поставили шесть лбов, непрерывно следящих друг за другом и окружающим пространством. Им было приказано стрелять на поражение, кто бы ни приблизился. Дюжина наиболее подготовленных бойцов прочесывала близлежащие окрестности, соблюдая меры предосторожности. Солнышко уже пригревало, когда прогремел клич: на северной стороне закрытой зоны метрах в пятидесяти от опушки замечен подвешенный за ноги человек. Охранники рассыпались цепью, окопались. Прибыл генерал Олейник со стратегическим резервом в десять человек. Покинули лесничество подавленные гости — губернатор Морозов, Глобарь, Кира Ильинична, председатель Заксобрания — им тоже стало интересно. Страшно, но интересно. Они теснились кучкой на пустыре, их прикрывали несколько телохранителей. А бойцы в авангарде уже подползали к подвешенному за ноги человеку. Он не подавал признаков жизни. Это определенно был отец Лаврентий, но признали его не сразу. Физиономия распухла от укусов насекомых, волосы частично выстрижены, залиты какой-то клейкой массой, штаны разорваны, обнажились пикантные части тела в рубцах и волдырях (в которых, собственно, не было ничего пикантного). Когда бойцы подкрались поближе, выяснилось, что человек жив — он конвульсивно подрагивал, тоненько стонал. Часть автоматчиков осталась прикрывать, остальные встали, двинулись перебежками. Перерезали простыню, но подхватили тело неловко — хрустнула лучевая кость в предплечье, едва не сломалась шея. Глаза у батюшки были открыты, но он не реагировал на меняющуюся обстановку. «Еще одна находка для психиатра», — со злостью подумал Олейник, когда двое бойцов протащили мимо него тело.

— К Таманцеву его, — процедил им в спину Григорий Алексеевич. — А будет возмущаться — пристрелить!

— Кого пристрелить, товарищ генерал-майор? — повернул к нему бледную физиономию не самый сообразительный боец.

— Всех! — взвился Григорий Алексеевич. — И сам застрелись, башка сонная!

Цепочка людей, оставшаяся в лесу, отползала, ломая строй.

— Куда собрались? — поднимаясь на корточки, прокричал Олейник. — Всем встать, и вперед — зачистить местность!

Охранники неохотно поднимались, передергивали затворы. Лес на этом участке был разреженным — до вороха лещины на севере было метров сорок. И только тронулись прочесывать местность, как из орешника разразилась яростная автоматная стрельба. Стреляли, похоже, двое — плотно, не жалея патронов. Подобных откровений ожидали меньше всего. Тому, кто вырвался вперед — небритому, злому, смешками под глазами — перебило оба колена, он повалился в гущу прелой листвы. Завертелся коллега справа — схлопотал несколько пуль в бедро. Тот, что слева, в страхе бросился назад, идеально подставив заднее место — его и рвали жгучие комочки свинца. Кто-то выл, хватаясь за плечо, кто-то рухнул на колено и явно тупил, таращась на фонтан крови, бьющий из предплечья. Завизжал, завертелся каруселью, когда очередные девять граммов пропороли внутреннюю часть бедра, едва не отхватив мужское достоинство…

В считаные секунды воцарился ад. Народ орал в исступлении. Меткость невидимых стрелков поражала. Уцелевшие зарывались в мокрую листву, отползали. Лишь немногие открыли ответный огонь, но стреляли беспорядочно, расточая боеприпас. Громко возмущался генерал Олейник на опушке. При первых же звуках стрельбы он повалился в канаву и расцарапал лицо, напоровшись на сучковатую ветку. Орали и ползали по траве высокие гости на другой стороне пустыря. Телохранители их прикрывали, но как-то без энтузиазма. Бежали от пансионата оставшиеся там охранники. Но тоже не проявляли прыти, надеялись, что вакханалия закончится, пока они добегут. Стрельба из орешника оборвалась так же внезапно, как началась.

— Вперед! — ревел и плевался землей Григорий Алексеевич. — Вперед, трусы! Порвать их!