Сняв с него пиджак, она небрежно бросила его на пол, одним движением плеч заставила соскользнуть со своего тела тонкую шелковую ткань халата и, оставшись совершенно обнаженной, властно потянула Сергея за собой, через гостиную, в полумрак спальни, где стояла широкая, белая с золотом — в стиле Людовиков — кровать.
Нетерпеливо помогая ему раздеться, она, словно в исступлении, жадно целовала его лицо, плечи, грудь, без конца оглаживала жаркими мягкими ладошками и шепотом умоляла:
— Ласкай меня, ласкай!
Сергей крепко сжал ее в объятиях, и она приникла к его губам в долгом поцелуе, увлекая его на широкое ложе и слегка царапая спину длинными острыми ногтями, покрытыми темным лаком. Он ощутил себя в ней, и Лариса глухо застонала, обхватив его бедрами. На какое-то мгновение она вся напряглась, как струна, и тут же полностью расслабилась, целиком отдаваясь во власть его любовных желаний, готовая, как покорная раба, выполнить любую его прихоть, щедро подарив небывалое наслаждение и ему, и себе.
«Ведьма!» — чувствуя, как слегка закружилась голова и он будто погружается в душный, темный омут ненасытных желаний и страстей, успел подумать Серов.
Но эта мысль тут же ушла, и он, в который уже раз, поддался женщине, позволив закружить себя в бешеном водовороте необузданных, диких, опустошавших любовных игр. Она отдавалась ему, как жрица любви, священнодействующая на ложе, забывая в этот момент обо всем окружающем мире и заставляя Сергея забыть все. В эти мгновения реальны были только он, она и их всепоглощающая страсть…
Когда они успокоились и, утомленные, лежали рядом, за окнами давно уже разлилась густо-синяя темнота ночи, разорванная редкими огоньками фар проносившихся по шоссе машин.
— У тебя торс гладиатора, — Лариса ласково провела кончиками пальцев по его груди и коснулась левого плеча. — Здесь не больно?
— Нет. А что?
— Я укусила тебя, — она смущенно хихикнула. — Прости, не могла удержаться.
— Ладно, — устало ответил он. — Ужином будешь кормить?
— А как же, — она приподнялась на локте. — Я мясо приготовила. Сейчас пойдем на кухню, только я сначала задерну шторы, а то свет не зажжешь.
— И в темноте дорогу найдем, — усмехнулся он.
— Кстати, — собирая пышные волосы на затылке, сказала она. — Я никак не могу дозвониться до Татьяны. Телефон молчит, никто не отвечает. Ты виделся с ней?
— Да, — глухо ответил он. С известной натяжкой это была чистая правда…
Лариса заинтересованно повернулась к нему:
— И что она сказала? Можно ли ей хоть чем-нибудь помочь?
— Боюсь, уже нет, — нехотя ответил Серов.
Он надеялся, что Лариска забудет спросить о Трапезниковой или хотя бы начнет этот тяжелый разговор за ужином, а не в постели.
— Уже? — она протянула руку, зажгла ночник на тумбочке и встревоженно поглядела Сергею в глаза, но он сделал вид, что зажмурился от яркого света, хотя ночник едва-едва рассеял сумрак в комнате. — Уже? — недоуменно повторила Лариса. — Что ты имеешь в виду?
— Она мертва, — через силу роняя слова, ответил Сергей.
— Мертва?!. — Лариса в ужасе прижата к губам ладонь. — Почему?!
Серов вздохнул: не хотелось отвечать, но какой смысл скрывать правду, если она все равно узнает ее через кого-то из общих знакомых?
— Ее убили. Выбросили из окна.
— О Боже, — простонала Лариса, ощупью отыскивая на тумбочке сигареты. Чиркнув зажигалкой, она жадно затянулась, и Сергей заметал, что по ее щекам катятся слезы.
Она как-то вся съежилась. Прижала колени к груди, обхватила их руками и села на кровати спиной к Серову. Не оборачиваясь, спросила:
— Что там произошло? Ты знаешь?
— Откуда? — в раздражении произнес он. — У меня и так полон рот хлопот, поскольку разбой и убийства у нашего народа в чести. Когда что-нибудь прояснится, я тебе скажу.
— Господи, — по-бабьи всхлипнула Лариса. — И за что только ей такое?
Сергей встал, собрал разбросанную на полу одежду, аккуратно повесил ее на спинку стула. Потом сходил в прихожую, принес халат Ларисы и свой портфель. Она следила за ним полными слез глазами и вдруг резко выкрикнула:
— А ты?! Как же ты так?! Я же просила!
— Я не могу все предвидеть, — накинув на себя халат, ответил Серов, — Когда я приехал, она была уже мертва. Я же не Бог!
— Да, ты не Бог, — она презрительно скривила губы. — Ты хреновый сыщик, Серега! Пустышка в своем ремесле!
— Сыск не ремесло, а искусство, — ровным голосом ответил он, не желая затевать ссору среди ночи, да еще на голодный желудок. — А насчет того, какой я сыщик… Уж какой есть.
Она бросила окурок в пепельницу, взяла протянутый им халат, надела его и пошла на кухню…
Ужинали в полном молчании, будто два человека, случайно оказавшихся за одним столиком в столовой или ресторане и не расположенных к беседе. Впрочем, Сергей был даже рад этому — уж лучше молчание, чем истерики, а Лариска, с ее буйным характером, вполне способна на шумный скандал даже по менее значительному поводу.