Крысиные гонки. Часть 4

режешь его, режешь; должен, просто потому что должен!!.. Он дёргается, хрипит; а потом лежит, и умирает, и для него в

сё кончилось - а тебе потом с этим жить!!

Бумц! - у Женьки с колен на пол упал разряженный Наташин пистолет; и Женька схватился за грудь и горло, изд

ав рыгающий звук.

Владимир опомнился. Наташа сидела, стиснув руки коленями; бледная. А Женька был, кажется, чуть не зелёный;

и его щуплое тело сотрясали натуральные рвотные спазмы.

- Джонни! Жень!.. Чо такое?? - Владимир подскочил к пацану.

- Ик... бля. Ни... ик. Ни-че-го. Нормальна всё...

- Тебя ж тошнит! Что с тобой!

- Не знаю... так... чо-то...

- Володь, я воды?.. - метнулась Наташа.

- Не на-до... - кажется, пацана отпустило, - Так это... не знаю с чего.

Он, стыдясь, криво улыбнулся.

- Наверное, съел что-то... или переел. А тут ты ещё... это... рассказываешь так красочно. Про это, про кровь... И

к! - он опять дёрнулся от рвотного спазма, - Нафига?..

- Извини, Жень... я не нарочно.

- Я чо-то этого, Дрона вспомнил. Ну, что за домом щас лежит. Которого Шалый угандошить всё грозился, за зубы

свои. Как в него попали, и он, значит, умирал. Больно, небось, было. И сейчас, значит, лежит там... холодный. Мёрзлый

уже весь. Сука ты, Американец... зачем напомнил??

Владимир с удивлением уставился на парня. Ничего себе! Женька, Джонни Диллинжер, 'бывалый грабитель бан

ков', предводитель банды 'Уличных Псов'; бестрепетно вступавший в перестрелку с до зубов вооружёнными ментами

- и такой впечатлительный! Ничего себе! Да он же видел эти, трупы, днём-то - и ничего! А сейчас... это называется 'пр

опустить через себя', да. Наверное, Женьке надо быть в искусстве, там это ценится... Умение пережить чужое. Пропуст

ить через себя. Впечатлительный Женька, да. Быть ему каким-нибудь режиссёром; недаром организаторские способнос

ти в наличии... Если выживет, конечно.

Наташа уже подобрала с пола и, вновь снарядив магазином с патронами, убрала в кобуру свой шикарный Сиг; Же

нька, морщась от неудобства, почапал в ванную умываться и чистить зубы; а Владимир всё раздумывал: вот ведь чёрт, в

от - не ожидал такой реакции... И не хотел ведь - само как-то вылезло. Через все эти воспоминания, как тогда, с Вадим

ом, в Никоновке, резали беглых дембелей ночью. Брр! - до сих пор вспомнить тошно; недаром Джонни вон как предста

вил только - и поплохело...

- Нет, тогда я, конечно, 'не боец'... - задумчиво сказала Наташа, подходя к стоящему Владимиру, и, покосясь на

дверь ванной, обнимая его, - Володь?.. Пойдём ко мне, а?..

- Ты, Американец, наверно, точно кого-нибудь в жизни зарезал! - обвиняющее донеслось сквозь плеск воды из ва

нной, - Иначе чё бы так... так красочно!

- Кина насмотрелся! - отмазался Владимир, - Ужастиков всяких! Вот и навыдумывал. Жень, ты как домоешься -

ложись спать, свет выключай, не жди меня. Я тут... с Наташей выйду, по делу; ты ложись, спи...

- Угу... по делу он выйдет... - послышалось бурчание из ванной, - Иди, чо. Сказку на ночь мне рассказывать не н

адо... вернее, ты уже рассказал.

***

В это же время два человека смотрели на коттедж депутата с мансарды дома через два участка.

В мансарде было темно и холодно; это была мансарда давно брошенного дома.

В разбитое окно намело снега, и он теперь ровным тонким покрывалом лежал на обстановке - большой двуспаль

ной кровати с витыми столбиками, на которых раньше, должно быть, крепился балдахин; трюмо, на столике которого д

о сих пор бугорками под снегом угадывались флакончики и тюбики, на которые не позарились и мародеры; шифоньер с

вырванной, висящей на одной петле, дверцой; несколько разномастных пуфиков и стульев. Но стоявшие у окна не обращ

али внимания на интерьер; они явно не были мародёрами.

Старший из них, приземистый и крепкий, был в зимней военной форме без знаков отличия, на поясе его висела в

нушительного вида кобура; младший же, худощавый и высокий - ему было не больше тридцати, - одет был вполне цивил

ьно, дорого и со вкусом: хорошее кашемировое пальто почти до пят, мохнатое кашне, элегантная фетровая шляпа. Ночь

выдалась лунная. В затянутых в кожаные перчатки руках он держал бинокль, через который рассматривал тёмный котте

дж Виталия Леонидовича.

- И где они теперь лежат? - брюзгливо допрашивал он спутника.

- Вот... - прокуренным густым басом отвечал тот, - Смотрите правее... Ориентир - правый угол дома, потом на д

ва пальца дальше, там, видите? - разобранная теплица. Вот там и лежат. Все.

- И Степан там?.. - голос молодого предательски дрогнул.

- Да... все. Там и лежат, мы днём хорошо рассмотрели... - в голосе пожилого мужчины в форме звучало приторн

ое сочувствие, хотя в глубине души он глубоко презирал своего визави. Но - он на него работал. Пути господни неиспов

едимы.

- Степан... - правая рука с биноклем опустилась, и элегантный мужчина, казалось, смахнул другой рукой слезу, -

Никто не будет больше любить меня так, как он!.. Зачем он полез в эту ловушку, в этот проклятый дом??..

Он разговаривал сам с собой, не особо заботясь, что его слышит рядом стоящий мужчина в форме: