Крысиный король

Водочку, графинчик с которой нам поставили за вазочкой с пластиковыми цветами, мы разлили на троих, Леонид Михайлович занюхал ее рукавом, будучи совершенно не удовлетворен тем, что автор романа не хотел признавать, будто молодежь разгильдяйская и ее надо как-то по-особенному воспитывать, тем более в такой сложной международной обстановке; я же поддержал Леонида Михайловича, мы выпили второй графинчик, съели пельмени, я с маслом и горчицей, Леонид Михайлович со сметаной и шестью кусками черного хлеба, и вернулись в Управление по розыску лучшими друзьями.

Фотографии были в трех конвертах. В одном — пропавшие пропавшие, в другом — пропавшие нашедшиеся и вернувшиеся, в третьем — пропавшие нашедшиеся, но остающиеся у душманов или где-то еще, иначе говоря — изменники, враги политики партии и правительства, советского народа, предавшие матерей и отцов, все свободолюбивое человечество, подлые суки и говно, до которых еще не дотянулась карающая длань. Фотографии из второго и третьего конвертов Леонид Михайлович показывать не собирался. Показал после того, как вывалил на стол содержимое первого. Видимо, в благодарность за бесплатные пельмени, водку и салат, как знак особого доверия. Так я подумал сначала.

Второй конверт был тощ, тех, чьи фотографии были в нем, или надолго засадили на зону или расстреляли. После возвращения или освобождения из плена. «А то как же, — сказал отставник-подполковник. — Наш солдат в плен не сдается, последняя пуля — себе, умри, но врагу не достанься…» Я взглянул на него. Его взгляд был тяжел, непроницаем. В первом конверте, среди первых, была фотография прапорщика Черникова, зампотеха второй роты. Дававший комментарии по каждому пропавшему, знавший их дела наизусть, Леонид Михайлович сказал, что танк Черникова сгорел, но из экипажа были найдены тела только наводчика Мухаметшина и командира танка лейтенанта Лиепиньша, где тела механика- водителя и заряжающего — неизвестно.

«Вызывает меня особый отдел, — пропел я, — почему я вместе с танком не сгорел…» Леонид Михайлович напрягся. «Мы вместе служили, — сказал я, указывая на фотографию Черникова. — Анекдоты рассказывал. Пел под баян: «ПТУРСы рявкнули в унисон, и вот горят мои сорок тонн // Механик, милый, дави на газ, пиздой накрылась система ПАЗ». Заместитель смотрел все строже, почти сквозь зубы спросил — что такое система ПАЗ? «Противоатомная защита, — расшифровал я. — В условиях обычной войны вещь совершенно ненужная. Это для рифмы. Для пущей выразительности». — «Для какой выразительности?» — «Для пущей. Жалко Черникова. Хороший был мужик. Вы же танкист, должны были знать, что такое ПАЗ. Или вы не танкист?» — «Ну, может, он жив…» — Леонид Михайлович налил воды из графина в стакан, отработанным жестом пододвинул стакан ко мне, так, словно я был черниковской вдовой, пришедшей в Управление, собирающейся вот-вот разрыдаться — у Черникова, помнится, было двое детей, он ждал появления третьего, поэтому остался на второй срок сверхсрочной.

Фотография Потехина была в третьем конверте. Сдвинутая набок пилотка, застиранное х/б, подворотничок отсутствовал. Это была знакомая фотография, мы готовились к учебным стрельбам, устанавливали вкладные стволики, Потехина привлекли к этой работе, хотя он собирался что-то делать с трансмиссией, а тут еще этот штабной фотограф Савицкий, маленький, гнусный, с шуточками про жену замполита, застуканную мужем с актюбинским крымским татарином Алимом в летней душевой. Я достал плоскую бутылку коньяка.

«Нет! — сказал Леонид Михайлович, выливая предназначавшуюся для меня воду в горшок с кактусом, подставляя стакан. — Этих я для публикации не дам. Приказ! Будут неприятности…» Мы выпили коньяку. «Вот этот самый подлец! — Леонид Михайлович упер палец в потехинскую фотографию, комсомольский значок, знак классности, пуговицы со звездочками раздавлены плоскогубцами как свидетельство презрения к Уставу. — Добровольно перешел на сторону противника. Ремонтировал захваченную душманами нашу военную технику. Оказывая тем самым содействие врагу. Позже воевал против своих товарищей, против своей социалистической родины. Вошел в контакт с финансируемой ЦРУ организацией «Фридом хауз». Свободный дом. Как-то так. Ему разрешили уехать из Афгана. Сейчас живет в Париже. Вот ты бывал в Париже?» «Нет, — ответил я. — Не бывал… и добавил: — Мне и здесь хорошо!» Мы допили, и я достал вторую бутылку. «А ты подготовился!» — сказал Леонид Михайлович…