Крысиный король

В пакете у меня лежал сдохший ночью Акелла, Акелла шестнадцатый, понятное дело — вместо него во главе крысиных волков вставал семнадцатый, король-волк умер — да здравствует король, но Акеллина смерть накануне похорон Михаила Шихмана меня расстроила. Очень расстроила. Акеллу надо было похоронить первым.

Мы заехали на стоянку над рекой, спустились вниз, Потехин поскользнулся на сырой траве, успел схватиться за ветки разлапистого куста, спас костюм, но испачкал и оцарапал руку. На моей маленькой полянке, возле старой березы, было кострище, лежали пустые бутылки, смятая пачка сигарет, огромный использованный синий презерватив.

— Тут у вас просто слоны сношаются, — сказал Потехин, указывая на презерватив, водитель, которому Потехин сказал идти с нами, воткнул в землю лопату с коротким черенком.

— Где копать? — спросил он.

— Вон там, за камнем, — сказал я.

Потехин что-то сказал водителю, тот подошел к камню, Потехин попросил меня указать точно место, снова что-то сказал водителю.

— Я никогда не слышал, как ты говоришь на пушту, — сказал я.

— Это дари, водителя-пуштуна у них не было.

— Ты и дари знаешь?

— Я много чего знаю. Моя голова забита таким говном!

Лопата стукнулась о твердое. Я забрал у юноши лопату, подкопал лист толстой фанеры, прикрывавший захоронение. Гробики с Акеллами лежали один на другом. Я достал из пакета новый гробик.

— Когда ты успел его сделать? — спросил Потехин.

— У меня есть запас. Заказал с расчетом. В похоронной мастерской. Крысы вообще живут недолго, а мои короли…

— В мастерской, наверное, обалдели…

— Не без этого!

Я положил гробик на свободное место, накрыв все фанерой.

— Засыпай! — сказал я юноше.

Он не шелохнулся. Потехин посмотрел на него. Юноша начал закапывать погребение. Потехин его остановил.

— Хочешь что-то сказать? Или могу я? Помолимся?

— Помолимся над телом моего отчима.

— Хорошо. У тебя есть платок? — он показал мне раскрытую ладонь: она была в крови.

Я дал Потехину платок.

— Он чистый, — сказал я.

Потехин обтер ладонь платком, протянул мне руку, я платок завязал.

— Не туго?

— Нормально, — он повернулся к юноше, что-то ему сказал.

— Пошли, — Потехин взял меня под руку.

— Что ты сказал?

— Что ждем его у машины. И перестань, япона мать, спрашивать, что я сказал, очень тебя прошу, ты меня задолбал, понимаешь? Задолбал!

— Ага, — кивнул я, и мы поехали в морг больницы Управления делами…

…Шихмана поселили в центре с тех пор, как поставили возить атэнское, дали комнату в коммуналке, отстранили в разгар кампании по борьбе с космополитами, он лежал день-деньской, глядел в высокий потолок с остатками лепнины, композиция «Торжество разума», частью уходившей к соседу справа, частью — к соседке слева, когда-то вся квартира была квартирой какого-то профессора Московского университета, — потом вернули на службу — но он уже возил не вино, возил арестованных по делу сионистского заговора в МГБ, тонкое психологическое воздействие, еврей-эмгэбист евреев-эмгэбистов арестовывает, наверняка поставили бы и расстрельщиком, но — обнаружилась язва, резкие боли, прободение, потеря сознания на коммунальной кухне, падение навзничь у кухонной плиты, увезли в госпиталь как был, в пижаме и тапках, с одной стороны — удобно, с другой — возникли проблемы при выписке, некому было принести во что переодеться.

Операцию сделали неудачно, он провалялся в госпитале чуть ли не полгода, потом направили в санаторий, оттуда он, наконец, попал в камеру, арестовали как был, опять же таки — в пижаме и тапках, уже санаторных, на первом допросе били полным собранием сочинений Михаила Юрьевича Лермонтова в одном томе, в мягкой обложке, по щекам и по затылку. Лермонтов не помог признаться в участии в сионистском заговоре, тогда взяли резиновую палку и ею били по ногам, в камеру вернулся с распухшими икрами и физиономией, но тут Хозяин помер, и Шихмана освободили, мало того — вернули погоны, даже — из-за знания языка, стойкости, силы, тупой преданности начальству и верности ему, — взяли в девятый, новый отдел МВД, для координации работы с коллегами из молодой демократической ГэДээР.

Несколько месяцев он был загружен работой, но сумел найти мою мать — она уже работала по распределению, анализировала фекалии в районной больнице в далекой Якутской АССР, — и организовал в тайне от нее перевод в лабораторию одной из лучших московских клиник, собирался как бы случайно в лаборатории оказаться, занести собственный кал на анализ, или встретить после работы, или утром, якобы случайно, столкнуться при выходе моей матери из дома, отвезти до клиники на служебной машине, которая была в его распоряжении, но тут шихмановского начальника Судоплатова обвинили в пособничестве Берии, и Шихман за компанию вновь оказался в тюрьме.