Крысиный король

Они болтали увлеченно, вспоминали первый приезд Андре в Париж, ужин в ресторане с американскими партнерами Игнацы, Игнацы сказал, что бывшая с ними тогда американка похоронила мужа и теперь одинока, что стремится удовлетворить все свои желания, что тем не менее очень несчастна, на что Андре глубокомысленно заметил, что смысл не в том, чтобы удовлетворять желания, а в том, чтобы их иметь. В нем виделась особая, редко встречающаяся страсть к неудачам и страданиям, есть такие люди, которым кажется, что страдания и неудачи возвышают, им хочется быть выше, значимее, чем они есть на самом деле, он с этим чувством говорил о болезнях сына Ганси, о том, как тот мучается из-за того, что годящаяся ему во внучки жена ушла, родила ребенка, отвергает какую-либо помощь, не сообщает, где она с ребенком находится и у кого, и уж тем более не дает Вальтеру своего ребенка — он не знал даже, какого ребенок пола, — она не слала фото, о чем Вальтер просил; и с таким же чувством Андре с жадностью слушал рассказ Игнацы о послевоенной Польше, о том, как уничтожали Варшавское гетто, — Игнацы помнил очень многое из того, что ему описывала приемная мать. Потом, после десерта, мы все впятером прошлись, Андре вспомнил, что его мать, вернувшись из Парижа, говорила «леже витрин», и это почему-то вызвало у свояченицы Игнацы приступ смеха. Она хохотала как заведенная.

Когда я в ресторане отошла в туалет, Андре рассказал об убитом своем друге, в убийстве которого замешан его находящийся в тюрьме сын, о том, что его друг не только обрюхатил жену Андре, но и сестру одной из заказчиц Андре, и та, видимо, подвинувшись умом, приезжала из какого-то города в Сибири, где добывают нефть и газ, приезжала с ребенком на руках, и требовала от Андре признать свое отцовство на том основании, что эту сибирячку обрюхатил его подчиненный, а когда Андре наотрез отказался, она, в свою очередь, отказывалась уйти из его квартиры, и Андре пришлось вызывать не полицию, а каких-то гангстеров, которые знали мужа этой сибирячки, и гангстеры увещевали ее долгой зимней ночью, оставив Андре наедине с малышкой — она родила девочку, — и Андре был готов поклясться, что девочка была как две капли воды похожа на его убитого друга.

Мне в этой истории не виделось ничего смешного, она была очень грустной, от нее веяло несчастьем, но лупоглазая свояченица Игнацы веселилась, утащила Андре на какие-то танцульки — я и понятия не имела, что где-то еще бывают танцы, не тряска под «бу-бу-бу», а именно танцы, и там они танцевали до упаду, а о том, что было потом, ни свояченица Игнацы своей сестре, ни Андре — мне не рассказывали. Он почему-то торопился вернуться. Говорил, что его ужасные крысы без надлежащего ухода будут хандрить и заболеют, хотя за ними приглядывает женщина из Средней Азии, которая убирается у них в подъезде, она очень ответственная, была у себя дома учительницей.

Я просила показать фотографии сыновей, но их у него не оказалось. Он сказал, что в Москве есть большая пачка фотографий деда, Софьи, погибших дяди и тети, есть снимки, неизвестно кем сделанные, того, как они с бабушкой были у жившей в городе с труднопроизносимым названием соратницы его деда по всем тем взрывам и стрельбе, в которых они вместе участвовали, и что эта соратница деда перевела «Маленького принца».

— Прости — что она перевела?

— «Маленького принца». Его написал французский летчик, он погиб во время войны.

— Маленький принц?

— Нет, летчик. «Маленький принц» — это сказка. Ты не читала? Она не только для детей.

— А! Да-да, «Le Petit Prince». Конечно! Перевела? Какая молодец!..

У меня не было времени на чтение сказок, уж во время войны и после нее — тем более. И желания их читать не было никакого. «Маленького принца» я прочитала совсем недавно. Он и сейчас на столике у моей кровати. Он жил на планете, которая была чуть больше него самого, и ему очень не хватало друга. Я жила на другой, огромной, планете, но не хватало мне того же…

11

Из дверей морга появилась последняя вдова. Кудрявые дочки застревали в ее длинной юбке: старшая — ковыряя в носу, младшая — отвлекаясь на поднятый порывом ветра желтый листочек. У вдовы была тонкая талия, сильно выступающая корма, плоская грудь. Губы со скорбно опущенными уголками казались красной нашлепкой на блестевшем от слез лице. От нее шла вибрация смерти и похоти, вдова шумно высморкалась в бумажную салфетку, бросила салфетку на землю, младшая дочка выпустила только что пойманный листочек, подняла салфетку, громко топая, побежала к урне в углу двора, опустила ее в урну, отряхнула руки, вернулась к матери, показала сестре язык. Распорядитель собрал несколько мужчин: черным костюмом, черной рубашкой и бледностью среди них выделялся Потехин. Разлучница взяла меня за руку.

— Сын не должен нести гроб отца, — сказала она.

— С ума сошли?

— Миша намекал…

— Он меня называл «сынуля», и что с того?

— Но вы, во всяком случае, Михайлович, а не Карлович…