Крысиный Волк

Угроза была отнюдь не пустой. Господин Версус заботился о том, чтобы его игроки не сцепились между собой до игры. Товар должен был лечь на прилавок в целости и сохранности!

Баас опомнился и убрал руку.

— Попрыгай, цыпленочек! — процедил он. — Я вырву твое сердце и сожру его!

Я хотел достойно ответить, но тут наконец-то появился бородатый санитар, и наш диспут был завершен.

Как и в предыдущие дни, я вкалывал по полной программе, разработанной для меня компьютером. Баас же не стал особенно утруждать себя и баловался штангой. Я уже успел сменить два тренажера, а он все поднимал и поднимал угрожающе огромную груду железа, от одного вида которой у меня начинали подгибаться колени. Громила-негр выжал штангу уж никак не меньше сотни раз и лишь после этого вернул ее на место и поднялся. Ткань на его теле совершенно разгладилась, рельефно обрисовав холмы грудных мышц, из которых произрастали громадные ручищи. Не скрывая усмешки, негр взглянул на меня:

— Эй, цыпленочек, не хочешь ли попробовать?!

Мне стоило б отказаться, но уж больно вызывающим был тон Бааса. Верно, мне захотелось почувствовать себя героем, а может быть, показалось, что я готов к подвигу. Так или иначе, но я ответил:

— Почему бы и нет!

После этого не оставалось ничего иного, как улечься на скамеечку и положиться на судьбу.

Как назло санитар, уверенный, что я до изнеможения бегаю по скользящей дорожке, не показывался из-за ширмы, а хранителям не было до нас никакого дела, так что никто не мог удержать меня от глупости — я еще ни разу не поднимал штангу и занимался лишь на тренажерах, которые были сконструированы таким образом, что не могли причинить человеку ни малейшего вреда. По сравнению с ними штанга представлялась мне — да и была — неодушевленным жестоким орудием пытки. Нечто вроде неподъемного свода, который держит на плечах приснопамятный атлант. Я не был атлантом, и потому, улегшись на доску, ощутил тоску. Не страх, а именно тоску, вроде той, что возникает, когда заплываешь слишком далеко от берега, нечто подобное неосознанному предчувствию смерти. Захотелось ускользнуть из-под стальной махины, неподъемной тяжестью нависшей над головой. Но отступать уже было поздно, тем более что Баас любезно приподнял штангу, так что, не ухватись я за гриф, гора железа просто рухнула б на меня.

Тяжесть, как я и предполагал, была непомерной. Мышцы дрогнули и напряглись в диком спазме. Мне показалось, что я расслышал отчетливый хруст. Осторожно, чтобы не переломать ребра, я опустил штангу на грудь и понял, что вверх мне ее уже не поднять. Не стоило и пытаться. Я даже не стал притворяться и лишь напряг руки, чтобы не задохнуться под тяжестью железа. Мелькнула мысль, что Баасу стоит лишь немного надавить на гриф, и я уже не поднимусь никогда. Я попытался прогнать гнусную мыслишку, но она упорно лезла в голову.

Я лежал, хрипло дыша и с надежной прислушиваюсь, не раздадутся ли шаги санитара, который придет мне на помощь. Потом свет над головой померк, и я увидел черную образину Бааса. Негр ухмылялся:

— Ну что, белозадый ублюдок, слабо?

На толстых губах Бааса пенилась слюна, и капельки ее брызнули на мое лицо. Не знаю, что привело меня в ярость — этот ли нечаянный плевок или то, что Баас обозвал меня ублюдком, любимым словцом начальника Толза, но я ощутил, что в груди всколыхнулось что-то горячее. Неведомая сила толкнула мои руки вверх. Охнув от натуги, я поднял штангу и швырнул ее за голову.

Грохот металла произвел небольшой переполох. Бородач выскочил из-за ширмы, словно ошпаренный, и уставился на нас. К тому времени я уже сидел на скамье и вид имел вполне невинный, разве что мышцы мои от непосильного напряжения мелко дрожали. Санитар не до конца понял, что случилось, но догадался, что в происшедшем виноват я.

— Бонуэр, что ты еще затеял?!

Повернув к нему лицо, я сглотнул липкую пробку и выдавил:

— Больше не буду.

Бородач перевел взор на Бааса, что-то прикидывая в уме, потом неожиданно велел негру, указав пальцем на дальний угол зала:

— А ну-ка, ступай туда, и чтобы я тебя больше не видел и не слышал. Тебе здесь вообще нечего делать!

К моему удивлению, Баас не стал спорить. Похоже, выкинутый мною номер подействовал на его воображение. Он и впрямь отошел подальше от меня, уселся на мат и просидел на нем до самого конца отведенного нам времени, причем я постоянно ловил на себе его внимательный взгляд. Когда ж настало время расходиться по боксам, он зловеще процедил:

— А все же я вырву твое птичье сердце!

Хранитель был далеко, и потому на этот раз у меня достало времени на роскошную фразу:

— Я не столь кровожаден. Я просто кастрирую.

Баас с злобным рычаньем придвинулся ко мне, но напасть не решился. А я, довольный собой, расхохотался. Ну а потом я потребовал, чтобы меня отвели к доктору Ханне Оуген. После маленькой победы я испытывал настойчивую потребность пообщаться с психоаналитиком. Образ рыжеволосой женщины будоражил мое воображение.

Глава 11