Крысобой. Мемуары срочной службы

— Вообще земли нет под ногами! Глина — тока на штык. И сразу эти камни, где ни забуриваемся! Вынимаем, под ей — другая. В одном месте решили вынать, пока будут — шесть штук вынули, и все равно еще есть. А попробуй их вручную вынуй — окапывать надо, кран. Тесно лежат. Чуть костей только между. — Прохоров указал на кучу под своим задом. — Я уж приказал сносить на всякий случай. То монета попадется, то пряжечка, кресты. Вы говорите, забуриться. Сразу, прям, бить. Разобрались бы сперва. Шестой бур выщербили.

— Что за гадство! — вздрогнул Свиридов от дождинки, угодившей в глаз. — Елена Федоровна! Что за гадство?!

— Ну откуда я могу знать? — приговаривала женщина. — Что я вам, археолог, что ли? Кости. Думайте скорей. Сюда же приедут. Надо как-то сохранить вид, чтоб раскоп…

Дождь соткал из нитей сеть и мелко зашуршал по клеенке, прикрывавшей находки, рабочие возвращались, надевая на шапки пластиковые кульки и капюшоны из плащевки, становились забором вокруг.

— Думать нечего, — выдавил Свиридов. — Нечего думать! Превозможение! Ребята, колоды зарыть на хрен обратно. Наносить глины и заровнять в гладкое место — до лучшего времени!

— А костяки?

— Кости побить в мелочь и раскидать в поле. Прохоров, приказывай! Елена Федоровна, к одиннадцати будут плясуны, певцы, подвезут местных жителей, наше дело — помост, лесенки и лампы, на случай, в городе запразднуют и к нам припозднятся. А? Чего тебе, Костромин?

Свиридова тронул за хлястик стриженый парнишка:

— Товарищ прапорщик…

— Слушаю. — Свиридов будто обрадовался и уже наступал на него. — Чо такое?!

— Может, хоть для истории надписи списать, или хоть кости оставим, там — тряпки, одежа.

— Для истории? — скорчил рожу Свиридов. — Молчи. Я сам знаю, какая нужна история. Ты вон туда смотри. — Пальцем ввысь. — Там что?! Там дождь. Дождь! Смотри туда — дождь! Иди вон зарывай, ломик возьми, на руках не подымете, ну! Дождь! Дождь!

Дождь зачастил. Заблестевшие сапоги растаптывали дно в жижу. Небо холодно пасмурилось. Не верилось, что наверху сплошь лежит снег и лиственницы стоят в хвостатых шубах. Пусть дождь сильнее — побыстрее пройдет.

Дождь сверкал спицами, ветер немного добавил ему наклон, плечи темнели. Я не взялся помогать — людей набралось вдосталь, одни спины. Поддевали ломами колоды и перекатывали к ямам, ломы вязли в глине, принесли березовые чурбачки, чтоб подкладывать.

Отдельная артель собирала черепа и кости в ведра и вереницей тащила наверх, держась за протянутый канат. Рядом блестели свежеоструганные мостки с площадками и перилами, но их берегли, а то потом не отскребешь. И я поднялся выше на два яруса.

Я встал под клеенку, берегущую отрытое поселение — горшки и какие-то осколки, уже заделанные под стекло. Рядом на щите написали красиво, что где — дождь баюкал легчайшим грохотом, травяным громом, под клеенкой затеплилась и вспыхнула на всю яркость лампочка, рядом пережидали дождь две женщины в пушистых одинаковых шубах, они держали указки, как шпаги.

Свиридов командовал слышно. Здесь — удивительно слышно. Зажмуришься: люди рядом, отчетлив каждый матерок и хрип, а по правде — вон они где.

Свиридов проломил на луже лед и ковырнул дно палкой — мягко. Воткнули в воду заостренный кол и забивали кувалдой — пошел, пошел! — нет камней? — поддается!

От лужи прокопали канавки и выгоняли воду лопатами, выбрасывали синеватые ломти льда, друг друга пятная брызгами из-под ног, дождь торопил и добавлял злости.