Виктора замутило, показалось, что опять меркнет сознание, снова появилась мысль: «галлюцинация»! Но уши не закладывало, с той же громкостью лезла в них бравурная музыка. Во рту пересохло, но глаза видели четко, и видели они то, во что жутко было поверить. В асфальт закатывали женщину! Именно за ней Жуков двинулся перед тем, как упасть в обморок. И туфелька, скорей всего, ее.
Он четко увидел, как в горячем асфальте тонут каблучки костяных шлепанцев, вспомнил испуганные васильковые глаза девушки, когда он спросил о восточном ветре. Да, что же здесь творится!?
Жуков перевел глаза на дорожников, машинально сжал шлепанец так, что костяной каблук врезался в ладонь. Он не чувствовал боли, наружу рвался отчаянный вопрос: «Что же вы делаете»?!
И тут на него зыркнул ближайший к нему рабочий с лопатой, полной раскаленными асфальтовыми комьями. И выражение глаз его было таким, что вопрос застрял в горле. В глазах плескался ужас, рот дергался, и, перемежая слова матом, дорожник заорал,
– Чего вылупился, …. вали отсюда!
И Жуков пошел. С головой, раскалывающейся от боли, не дающей сосредоточиться и понять, что же ему делать дальше. Зачем он сюда поехал?! Вопрос бился в мозгу тяжелым молотом.
Он, наконец, почувствовал боль в ладони и разжал руку. Башмачок мягко упал на горячий тротуар.
Глава 2
Письмо из Пятиозерска пришло в редакцию в понедельник.
– Полюбуйся! Паранойя в стадии обострения!
Валерка Яровой взъерошил торчащие патлы, с шипением втянул воздух и бросил сидящему напротив Жукову конверт. Белый прямоугольник скользнул по столу и уткнулся в монитор.
Виктор прикоснулся к нему кончиками пальцев, ощутив гладкость бумаги и почти физическую тошноту. Сегодня с утра он не хотел никаких писем.
«Интересно», – подумал он, – «есть такая фобия – боязнь писем? И как она называется? Письмофобия? Letterfobia? И как мне дальше работать»?
Взял конверт за уголок и постучал им по клавиатуре. Посмотрел на Валерку. От жары тот потел, очки сползали. Он то и дело поправлял их энергичным жестом так, что переносица покраснела.
Друг и заместитель Жукова в эту неделю «сидел на письмах», что требовало терпения и сосредоточенности. О письме, из-за которого Виктор Жуков не мог собраться с духом и открыть конверт, он Валерке пока не сказал. Хотя обычно говорил все.
– Письма пишут разные, – нараспев процитировал Жуков, чтобы отвлечься, – слезные, болезные. Иногда – прекрасные, чаще бесполезные…
– Угу, на этот раз – болезное, – буркнул Валерка.
– Знаешь, – протянул Виктор, – человек, который написал эти стихи, похоже, сидел в отделе писем какой-нибудь популярной газеты.
Жуков мог себе позволить предаваться цитированию и неспешно размышлять. «На письмах» в эту неделю сидел Яровой. Личного творчества от человека «на письмах» не требовали, потому что, продираясь сквозь дебри неграмотных строк, к «газетному дню» (то есть дню, когда газета сдается в типографию) он рожал страницу, незамысловато названную «Письмецо в конверте». Литературно обработанный обзор писем.
– Может и сидел, – согласился Валерка, – пока не вышел на поэтическую тропу.
– Стезю, – поправил Жуков.
– Большую дорогу – хмыкнул Яровой.
– Точно сидел, – продолжал размышлять Жуков, – именно в популярной. Иначе, откуда такое знание вопроса?
– Нет, не сидел. Это Константин Симонов, – вспомнил грамотный Валерка, – и нигде он не сидел, а был военным корреспондентом. Халкин-Гол, вторая мировая, все дела. Когда там сидеть?
Столичная газета, где трудились Жуков и Яровой, набирала популярность неотвратимо и болезненно для конкурентов. Раскупалась, по выражению реализаторов, «как горячие блинчики». И уборщица Вероника (она же курьер) уже дважды ходила к главному редактору по поводу повышения зарплаты.
Свои революционные требования Вероника объясняла тем, что «оттянула все руки», таская сумки писем с главпочтамта, где редакция абонировала ящик.
В те времена интернет где-то развивался, но не там, где жили Жуков и Яровой – сотрудники столичной газеты «Милениум». Они только-только начали осваивать всемирную сеть. И письма в редакцию приходили не на электронную почту, а на листочках в клеточку или линеечку. В конвертах со штампами почтамтов, с марками в правом верхнем углу.
В те времена писали письма, что начинались словами «Дорогая редакция» – сегодня это стало смешным мемом. Тогда еще не у каждого был мобильник, не во всех квартирах стояли пластиковые окна, не было кондиционеров и китайских подделок на каждом шагу. Но уже стояли в офисах и редакциях факсы и ксероксы, очень медленные и шумные, как бульдозеры.
Письма, приходящие в редакцию, если представляли интерес, литературно обрабатывались и вставлялись в номер. А когда в них рассказывалось о чем-то вопиющем, журналистам приходилось разбираться. Случались письма и от сумасшедших, составляющие некий постоянный процент от всей приходящей почты.