Крысолюд

Гребцы, рассевшись на скамейках, гребли подальше от пылающей галеры, чтобы ветер не забросил угольки нам.

Мачта галеры с грохотом рухнула, проламывая доски и взметая в воздух целое море искр и угольков. Впрочем, само судно затем продержалось не долго. Объятое пламенем, оно скоро оказалось утянуто под воду, оставив на поверхности воды множество вещей.

Вокруг плавали трупы людей, гнилые кости мертвецов, обугленные доски, балки, бочонки, обгорелые паруса, верёвки, моряцкие сундучки с личными вещами, шерстяные одеяла и куртки, россыпи раскисших сухарей, обрывки тканей и ещё уйма вещей, которые мы то и дело вытаскивали, нуждаясь во всём.

Многие из этих вещей плыли за ними ещё много миль, пока не потонули, или пока ветер и волны не разнесли всё в разные стороны.

Снял шлем, мокрую от пота шапочку, вытерев влажную морду.

Кок во все глаза на покрытом волдырями лице уставился на меня.

— Это… Это же… Это же… — челюсть его ходила ходуном.

— Эээ, кок, не начинай. Если бы не он, мы бы не выбрались с корабля.

— Если бы не он, мы бы не оказались в такой заднице, как сейчас! Команда бы отбилась от некроманта и мы бы спокойно плыли себе дальше! — вставил один из гребцов, сутулый, злобно уставившись на меня.

— Что ты сказал, утырок? Ты, баран, даже не понимаешь, что если бы что пошло у капитана не так, то мы бы сейчас все прикованные к веслам шли на корм глубинным тварям! И если ты хоть раз посмотришь на… На Хейма так… Если попытаешься что-то сделать, то я лично разберусь с тобой! — закончил он угрозой. Сутулый отвёл глаза. Видно слово Орво тут обладало значительным весом.

Я молчал, не желая сыпать угрозами. Вздумают устроить бунт и выкинуть меня — тогда и будем посмотреть.

Молодой бандит повернулся ко мне.

— Это… Кок нормальный! Вы это… помиритесь, что ли. Как говорится — не ссорься с боцманом и коком. Боцмана у нас нет, а кок есть…

В лодку нас набилось девятеро. В принципе, мы могли взять ещё кого-нибудь, но куча вытащенной провизии, пресной воды и личных вещей занимала много места. И, как я понял, из тех гребцов, что присоединились ко мне, напав на команду корабля и затем бился с мертвецами, не выжил никто. А к остальным они относились с презрением, и не собирались их спасать, если они сами дважды не помогли им.

Из куска паруса из двух весёл соорудили парус и затем люди долго спорили, куда поворачивать нос лодки, так как каждый настаивал на своём варианте где находится суша.

Набравшие силу ветра начали приносить с собой первые капли дождя. Море тоже внезапно посуровело. Но нас быстро несло в морскую даль и каждый молился своим богам, вслух и про себя, чтобы нас несло в сторону суши.

Нас начало накрывать волнами. Я остро ощутил, что ветер стал очень холодным, и во всю уже льёт дождь. И как оказалось здорово, что плащ меня прикрывал.

Знаний Курта и других хватило на то, чтобы убрать парус и развернуть шлюпку носом к волнам. Все постарались укрыться под натянутым парусом, постаравшись убрать все щели, чтобы вода не проникала внутрь. Сидя под парусиной, слушая как вода молотит по обработанной ткани, все, и я в том числе, чувствовали себя очень беззащитными и одинокими на просторах огромного моря..

Под парусиной начал накапливаться спёртый воздух и пахло отвратительной смесью: пива (и когда только успели залиться), блевотины, гнилого мяса и гноя.

Порой шлюпку сильно трясло, болтанка многократно усилилась, а потом вроде как успокаивалась. Отданные на волю волн, мы путешествовали с закрытыми глазами. Час проходил за часом. Чтобы согреться и поддерживать силы мы питались в сухомятку тем, что спасли, и как итог — надо было выбираться наружу, чтобы не плодить отходы жизнедеятельности. Так чуть не потеряли одного гребца, которого чуть не смыло волной. В таких случаях я выглядывал наружу и… Век бы не видеть таких красот.

Даже сквозь грохот шторма мы слышали, как трещал корпус нашей посудины, не предназаначенной для таких путешествий, и видел, как просачивается внутрь вода. Сколько мы ещё он сможем выдержать, прежде чем стихия разорвёт нас пополам?

— Слава Мананну, ибо он — бриз, что спасает нас от полного штиля,

Слава Мананну, ибо он — волна, что несёт нас домой,

Слава Мананну, ибо он — пища, что нас кормит,

Слава Мананну, ибо он — гнев, что топит нас…

Слова молитвы людей вызывали во мне гнев. Что за самоубийственная молитва? Ладно бы они просили их спасти, но тут-то что за покорность? Но я смолчал, уж больно единодушно они твердили эти слова.

Нас болтало по морю два дня. Два долгих дня никто толком не спал. Всех растрясло. Позеленевшие, ослабевшие от бесконечной карусели волн, мы не сразу поняли, что ветер и волны пошли на убыль. Рассвет занимался тусклый, безрадостный, но утихший дождь позволил осмотреться.

— Суша! Сушаа! Сушаааа! — заорал один и все уставились на тонкую темную полоску на горизонте. Улыбки появились на измученных лицах и сразу бросились к вёслам и сложенному парусу, устанавливая ненадёжную конструкцию. Я со всеми работал на веслах, стирая ладони, подноравливаясь под темп других гребцов.