Крысолов

Но их мелькающие мысли — пока они прилежно склоняют челки над своими тетрадками — не может разгадать даже он — который с первой попытки разжимает им кулачок с запрятанной спичкой (упражненьице для тренировки взгляда и мускул лица, а курить, барышни, вредно), с первой попытки (их — повторим, пятеро) кивает на ту, которая изукрасила пасхальное поздравление — а ведь они умеют уже делать лица приятно-никакими (почерки он их знает, но выдумать почерк — для них уже чепуха), с первой попытки тычет указкой на загаданное слово из двадцати написанных на доске, — впрочем, он презирает телепатию и восхваляет наблюдательность.

Важно все, что он говорит — нет никогда пустяшных обмолвок — «…„булка“ — так называют хлеб в Чертограде, „булошная“ — так произносят в Крыскве, „Софья Владимировна“ — почти пароль — это не соседка, а Советская Власть. Итак, что Софья Владимировна, как себя чувствует? Сколько прожить обещает? Не сильно вам докучает? А может, приготовила что в наследство? Белые тапочки, кажется? Важно еще, что на Пасху все еще красят яйца, но на Рождество никто не сготовит кутьи. Женщины, между прочим, не ведают, что такое противозачаточные таблетки, а выбритые подмышки (в общественной бане бывать неизбежно, бывать полезно) вызовут подозрение — вы, часом, не из-за рубежа? Либо оволоситесь, либо брякнете, что так бреется Любовь сама Орлова. Да, сюда же: на улицах днем целоваться не принято, но на скамейке вечером в парке — допустимо. С девственностью — обрадую вас — коммунисты покончили лучше капиталистов. Если, к примеру, скажете ему прямо в впадинку над бедром, что был, помнится, у вас тракторист — он поймет, он не раскричится. Штопаные чулки — прочное дело. Обед на газетке — нотка демократизма. Слишком упругая талия — повод для подозрения. Слово „Италия“ — гарантированный арест. Выщипанные брови — под суд. Разумеется, не рекомендован нательный крест. На рождественской (тьфу, новогодней) елке увидите не ту звезду — поздравления будут в одну дуду. Словосочетание „алый рот“ далеко не так невинно, как „садовый крот“. Неприличным считается словечко „жид“, но слово на „хэ“ пишут всюду и налегке. Это не означает, что уместен анекдотец про недообрезанный уд. Больше четырех не рекомендую обслуживать. Впрочем, победу над сифилисом там считают такой же полной, как и над империализмом. Однако молодой человек, бредущий где-нибудь рядом с Университетом, может вас проводить. Не до постели, поначалу — до дому. Потом полезно будет узнать ему, что вы целуетесь по-другому. Тут он — могила. Сразу поймет — кто сокровище. Но не говорите ему, что предпочитаете кружевное белье — это мелкобуржуазно. Активные коммунистки фригидны на словах, но не на теле. Предпочитают мужчин мосластых. Мужчины, как и в Америке, ценят грудастых. Лесбиянки — тоже водятся. Гомики, как и всюду, гномики. У нас тут печальный Арагон, а в Крысии пойди догадайся, какой он? Между прочим, кондукторши не всегда хамки. Дворники — не всегда татары. Разговорничек из дюжины татарских слов принесу. Малые народности, как ни неприятно, таят хорошие перспективы. Московское метро — лучшее самое в мире. Можно — если собеседник проверенный — добавить: самое громкое… Сошлитесь на застарелую язву среднего уха (болезнь там распространена). На Центральном рынке — телятина мировая, — если наврать, что у вас свадьба старшей сестры — купить не подозрительно. Путь к сейфу мужчины лежит через желудок. Не вздумайте только написать „беф-строганофф“, иначе начирикают из вас строганину. В городе с неприятным названием Сладкий (только не выдать своей тошноты, не выдать) — белые грибы называют „челыши“, а удивление выражают местоимением „эх-а-яй“. Рядом — секретный атомный городок, вдруг первой ступите туда вы?..»

Неужели ему не жалко, что он больше их никогда не увидит, что не простыней между говеющим преподавателем и смирной слушательницей раскинется их парашют, а саваном над вечно-ледяной Россией? Они знают, как переводится его фамилия. И как сучки выполнят команду. А ведь он даже не потреплет их кудлатую башку. Какой же все-таки бывает ненаблюдательный он, с яхонтовым глазом, угадывающим мысли, с фамильным перстеньком на левой, обручально-православным — на правой, неблагодарной женой (вы видели?), алым шрамом над бедром (так Мари говорила), с родословной прямой до Барбароссы (вы заметили рыжинку в висках? а вся голова уже седая — вот они, преступления коммунизма), с памятью о чудесном, таинственном, дымчатом, белом таком Петербурге, с спинищей — раз, два — и вот он уже раскинул руки на середине какой реки?

Между прочим, я бы родила ему сыновей.

11.