Крысолов

Речь у нее была четкая, правильная, но несколько книжная, как бывает у прирожденных гуманитариев, закончивших филфак. Еще я заметил, что ее халатик — не слишком длинный и не слишком короткий — слегка распахнулся, явив моим взорам стройные ножки до середины бедер. Бедра были безупречными. — Вы ведь были знакомы с прежними владельцами моей квартиры? — Она отступила еще на шаг, и я последовал за ней. Меня приглашали в спальню, и я совсем не возражал в ней очутиться. Правда, попугай опять разразился воплями:

"Прр-роходимец! Порр-ка мадонна! Попорр-чу прр-ропилеи!” — но я показал ему кулак, и он заткнулся.

— Вот, Дима, взгляните. — Дарья, заметив, куда устремлены мои глаза, порозовела, одернула халатик и остановилась у тахты. Ее палец с розовым ноготком указывал на лампу.

Этот светильник я помнил — Арнатовы привезли его с юга, из Ялты, а может, из Сочи. Изображал он маяк высотой сантиметров тридцать: основание, обклеенное ракушками, затем латунное колечко, цилиндр матового стекла, а над ним — еще одно кольцо и лампочка под абажуром, словно прожектор под маячной крышей. Довольно убогое изделие, и я не удивился, что его бросили здесь, вместе с мебелью, вряд ли подходившей к новым арнатовским апартаментам.

— Лампа, — сказал я, выдавив глубокомысленную улыбку. — Напряжение двести двадцать, патрон стандартный, больше сорока ватт не вкручивать. Есть еще какие-то проблемы?

Дарья вздохнула:

— Как вы все понятно объясняете, Дима… Сразу чувствуется, что вы — человек с техническим образованием.

— С математическим, — уточнил я.

— А я вот филолог… переводчица… Английский, немецкий и французский языки.

— Тоже неплохо. — Я подошел поближе, принюхался (от Дарьи пахло все соблазнительней) и сообщил:

— Лампы необходимы математикам и переводчикам, чтоб создавать комфортную освещенность изучаемых текстов У вас есть к ней претензии?

Сейчас починим. Возьмем отвертку и…

— Отвертка, я думаю, не нужна, — сказала Дарья, наклонилась, и прядь ее каштановых, с рыжеватым отливом волос скользнула по моей щеке. — Вот, горит! Она повернула верхнее латунное колечко, и под крышей крохотного маяка вспыхнул свет.

— Горит, — подтвердил я, с наслаждением вдыхая ее запах. — Так в чем проблема?

— Позавчера я повернула нижнее кольцо. Я никогда этого не делала, Дима.

Случайно получилось… Вот так…

Там была еще одна лампочка, в матовой колбе, изображавшей башню маяка. Она зажглась, наполнив стеклянный цилиндр неярким бледным сиянием, но в его глубине просвечивало что-то голубоватое, трепещущее, ритмично колыхавшееся в такт частым ударам моего пульса. Мы с девушкой не могли отвести глаз от этого голубого мерцания, и я внезапно ощутил, как воздух в спальне сгущается и тяжелеет, становится возбуждающе-пряным, вливается в глотку, будто вино, течет по жилам огненной струёй и гонит кровь к чреслам. Глаза Дарьи вдруг сделались огромными, влекущими, манящими, как два чародейных озера, в которых мне предстояло утопиться — утопиться наверняка, с единственной альтернативой — нырнуть ли в одно из них или же в оба сразу. Я глубоко вздохнул и потянулся к девушке. — Порр-рок торр-жествует! Карр-рамба! Карр-раул! — каркнул попугай в гостиной, но мы с Дарьей даже не повернулись к нему. Я рухнул на постель, судорожно пытаясь выскользнуть из брюк, а Дарья рухнула на меня. Под халатиком на ней ничего не было.

Глава 5

Я проснулся рано и не в своей постели, Моя была холодной, узкой, жестковатой, пропахшей одиночеством и табаком — постель холостяка, где женщины — редкие гости и столь же случайные, как ананас в банке сардин. Но это ложе было рассчитано на двоих. Широкое, мягкое и теплое, как летний луг, согретый солнцем… И витали над ним ароматы любви, запах духов, накрахмаленных простынь и сплетенных в экстазе тел.

Я покосился направо — Дарья спала, свернувшись калачиком, прижавшись щекой к моему плечу; веки ее были сомкнуты, веера ресниц подрагивали в такт дыханию, каштановые локоны рассыпались по подушке. Я посмотрел налево — лампа, хрупкий маяк моего нежданного счастья, казалась темной и мертвой, как руины Вавилона. Где путеводный свет звезды, толкнувший нас в объятия друг друга? Где огонек, мерцающий вдали над летним, полным знойной страсти лугом?.. Строчки, слетевшие стрелами с тетивы Эрота, возникшие из вакуума, из астральных бездн, мелькнули в сознании и погасли. Я криво усмехнулся. Должен сказать, подобная манера выражаться мне совершенно несвойственна. Как многие из нас, в юные годы я отдал дань романтике и поэзии, сложив десяток очень посредственных виршей, но те времена давно миновали. Теперь я предпочитаю размышлять и действовать. Так что звезды звездами, Эрот Эротом, но пора приниматься за дело.

Медленно, стараясь не разбудить Дарью, я соскользнул с ложа любви и выбрался в коридор, прихватив ворох своих одежд и матовый стеклянный маячок. Когда я крался мимо гостиной, попугай приоткрыл один глаз, уставился в мою сторону и буркнул:

— Прр-релюбодей!

— Прр-ридурок! — отреагировал я.

— Петрр-руша хочет жрр-рать! Жрр-рать! Порр-ртвейн! Крр-реолку!

— Обойдешься, крр-ретин.