Крысолов. На берегу

Он снял руку с ключа и откинулся на спинку стула. Ей-ей, эти лампы и катушки, этот миллиамперметр и преобразователь внизу потрудились на славу. Почти два года безо всякого присмотра и замены — а действуют, как новенькие! Он поднялся, осмотрел аппарат, щелкнул тремя выключателями. Обошел передатчик кругом, открыл заднюю панель — надо же узнать, чьей фирмы эти лампы; с удовольствием послал бы им письменную благодарность.

Он еще раз поглядел на коробку первоклассных сигарет — нет, капитан, конечно, прав: они должны быть радиоактивны, такое курево — верная смерть. С сожалением он оставил их на месте и спустился по лестнице. Прошел в генераторную, где все еще работала машина, внимательно осмотрел панель управления, выключил рубильник, другой. Гул стал затихать; Сандерстром выждал, пока все замерло. Да, отменно поработала эта машина и, если бы сменить подшипники, еще долго служила бы не хуже. Тошно от одной мысли — оставить ее на ходу, покуда не разлетится вдребезги.

Пока он тут был, сирена подала голос четыре раза, и свое дело он сделал. В запасе еще четверть часа. Можно все как есть обследовать, но чего ради? В жилых домах он только и найдет трупы, как там, в уборной, а видеть их нет ни малейшего желания. Если взломать дверь шифровальной, возможно, там найдутся бумаги, интересные для австралийских историков, но ему не разобраться, которые интересны, да и все равно капитан запретил брать что-либо на борт.

Сандерстром вернулся туда, откуда вел передачу. Осталось еще несколько свободных минут, и он сразу взялся за журналы. Как он и ожидал, тут нашлись три номера, выпущенные после того, как «Скорпион» перед самой войной вышел из Пирл-Харбор — ни он сам и ни один человек на подлодке этих номеров не видел. Сандерстром жадно их перелистал. Тут были три заключительные главы романа «Леди и лесоруб». Он сел и принялся читать.

Не успев прочитать и половины первого отрывка, он очнулся: пять раз кряду взвыла сирена. Надо идти. Мгновенье он колебался, потом свернул три выпуска газеты в трубку и сунул под мышку. Надувная лодка и защитный костюм радиоактивны, их придется оставить в забортном отсеке «Скорпиона», их промоет морская вода; газеты можно засунуть в резиновую лодку, выпустив из нее воздух — и, может быть, они уцелеют, может быть, в безопасных южных широтах удастся отмыть их от радиации, просушить и дочитать роман. Сандерстром вышел из здания радиостанции, заботливо затворил за собой дверь и зашагал к причалу.

Чуть не доходя до причала напротив пролива стояла офицерская столовая. Высаживаясь на берег, Сандерстром едва скользнул по ней взглядом, а вот сейчас что-то привлекло его внимание, и он свернул к ней, полсотни лишних шагов не в счет. То была глубокая веранда, с нее, конечно, открывается красивый вид. Оказалось, там обедают. В плетеных креслах сидят вокруг стола пятеро мужчин в хаки и две женщины; под легким ветерком затрепетал край летнего платья. На столе — стаканы с виски и старомодные рюмки.

На миг Сандерстром обманулся и поспешно подошел ближе. И остановился в ужасе: это застолье длилось больше года. Он отшатнулся и заспешил к причалу, скорей, скорей назад, в тесную, наглухо закрытую стальную коробку, где надежно, безопасно, где тепло от близости товарищей.

На палубе он выпустил воздух из надувной лодки, свернул ее, в складки сунул газеты. Торопливо разделся, шлем и всю одежду сложил в забортный отсек, захлопнул и запер крышку, спустился в шахту и включил душ. Через пять минут он вступил во влажную духоту подводной лодки.

У выхода из тамбура ждал Джон Осборн, со всех сторон обвел прибывшего счетчиком Гейгера, ничего худого не обнаружил, и еще через минуту, опоясанный полотенцем, Сандерстром уже докладывал в капитанской каюте Дуайту Тауэрсу, рядом застыли офицер связи и первый помощник капитана.

— Мы получили ваши радиосигналы, — сказал Тауэрс. — Не знаю, дошли ли они уже до Австралии, это ведь долгий путь. Там около одиннадцати утра. Как вы думаете?

— Думаю, передачу приняли, — ответил радист. — Там сейчас осень, гроз и электрических помех не так уж много.

Тауэрс разрешил ему пойти одеться и обратился к помощнику:

— Эту ночь останемся на месте. Уже семь часов, пока дойдем до минных полей, стемнеет. — Без путеводных огней он не решался в темноте лавировать в заминированном проливе Хуан де Фука. — Здесь нас не застигнет прилив. Солнце взойдет в четыре пятнадцать, по Гринвичу это полдень. Тогда и пойдем.

Ночь подводники провели в спокойной бухточке подле Санта-Марии, глядели в перископ на береговые огни. А на рассвете двинулись в обратный путь и сразу же налетели на илистую мель. Начинался отлив, предстояли два часа мелководья, и однако, если верить карте, глубина под килем должна была быть шесть футов. Продули цистерны, пытаясь всплыть, но безуспешно, только уши заложило от резкого перепада давления в корпусе; ругательски ругая картографов, дважды повторили попытку — и все понапрасну. Как ни досадно, пришлось ждать прилива, только к девяти утра удалось выйти в канал и направиться на север, в открытое море.