Крысоловка

Ингрид держала ручку. Рекламная продукция, с логотипом «Карлбакс». Щелкнула, выдвигая стержень. Убрала, снова выдвинула. Роза посмотрела не нее:

– Я придержу листок, чтобы не скользил.

– Выйдет неразборчиво, – пробормотала Ингрид.

– Питии как пишется.

– Не получится. Я левша.

– А что у тебя с рукой? Выглядит странно.

– Похоже, сломана.

– Вот как.

– Сломала, когда упала сюда.

– Болит?

– Болит.

– Дам тебе аспирин. Но сперва подпиши.

Она наблюдала, как Ингрид что-то неразборчиво корябает. Сдержала желание ударить ее.

– Нет, так не годится. Это не твой почерк. – Перевернула листы, исписанной стороной вниз. Приказала: – Потренируйся!

И снова пляшущие каракули. Роза встала.

– Пойду наверх, поработаю. А ты сиди здесь и тренируйся. Пока не станет похоже на твою нормальную подпись. Крикнешь, когда будет готово; распечатаю заново и принесу.

Ингрид

И снова неудача. Не смогла перехитрить Розу. Пыталась притвориться левшой. Понадеялась, что Мария уж наверняка обратит внимание на странный почерк. Отнесет письмо в полицию, чтобы сестру наконец-то начали разыскивать.

Теперь выхода нет. Взяла ручку и написала свое имя внизу каждого письма. Прежде чем снова начала сомневаться. Ингрид. С легким наклоном влево, чуточку по-школярски. Титус вечно подсмеивался: «Будто ребенок лет двенадцати».

Все ее дневники заполнены таким вот почерком двенадцатилетки. Самый последний теперь лежит наверху, у Розы. Та может прочитать, узнать ее сокровенные мысли.

Ее это больше не заботило. Ее вообще ничто теперь не заботило.

Взяла конверт, чудесный конверт с тиснением, подаренный Титусом в ее день рождения. Изящная белая бумага, на ощупь как лен, ее имя и адрес.

Вывела его имя: Титус Бруи. И адрес.

Надписывая адрес Марии, никак не могла вспомнить почтовый индекс. Улицу помнила. А индекс – нет.

Позвала Розу. В ответ:

– Ну, как успехи?

– Забыла почтовый индекс сестры!

– Адрес помнишь?

– Проезд Угглевэг, дом восемнадцать, Хессельбю.

– Сейчас найду в Интернете.

Через мгновение:

– А какая у нее фамилия?

– Страндберг!

– Мария Страндберг. Нашла. 16570.

Скоро Роза появилась сама. Накрыла столик скатертью, поставила два бокала, открытую бутылку кампари. В корзинке была и тарелка с манной кашей и немного молока.

– Проголодалась, наверное.

– Немного.

– Корицы?

– Да, спасибо.

– Сахар?

– Спасибо.

На столе лежала ложка. Дотянуться не смогла, сил не было. В руке отчаянно стреляло.

– Подожди, я помогу.

Роза зачерпнула кашу, поднесла ложку ко рту Ингрид. Каша была теплая. Ингрид открыла рот. Каша ароматная, теплая, совсем не похожа на те колбаски. Но после трех ложек стало плохо. Роза отерла ей подбородок, так вытирают лицо малышам. Склонила голову:

– Тебе нужно есть.

– Мне плохо.

– Тогда выпей глоток кампари. Нужно отметить. Давай.

Крепкий напиток наполнил рот. Язык словно ободран. Сглотнула и поперхнулась. Роза осторожно постучала по спине.

– Видел бы он нас. Как мы пьем за его здоровье.

Ингрид подняла бокал и влила в себя остатки.

Подбородок стал липким от пролившегося вина.

– Мне можно уйти? Ты обещала.

Роза посмотрела наверх, в проем люка. Мурлыкала какую-то песенку, знакомый мотив. Детскую песенку про улитку. Одна из песенок, которые Ингрид собирала для будущего ребенка. Эй, улитка, берегись, от меня скорей умчись.

– Ты же сказала, что я смогу уйти! – прохрипела Ингрид.

– Я сказала, что ты уедешь, – поправила Роза. – Но билет я еще не купила. А ты еще не сказала, куда хочешь уехать. Пока не скажешь, билет я тебе купить не смогу. Сама понимаешь.

Ингрид откинулась на спинку стула. Мир вокруг завертелся. Прямоугольник люка расплылся в круг. Услышала свой голос:

– Я подписала все, что ты хотела.

– Вот и умница.

– Было так трудно, – простонала она.

– Но ты справилась. Никто даже и не подумает, что ты писала сломанной рукой.

– Я не хочу здесь оставаться. – Вновь выступили слезы, эти проклятые, ненавистные слезы. – Не могу больше, пожалуйста, мне страшно, я не могу здесь одна. Разреши подняться к тебе, пожалуйста, Роза, пожалуйста, я согласна даже…

Роза поднялась. Зашла Ингрид за спину, обняла за плечи. Погладила по голове, ее повязка тут же намокла от слез. Ингрид все плакала, но то были уже иные слезы. Спокойные, очищающие, легкие слезы.

– Ты такая добрая. Такая милая со мной… а я не заслуживаю…

Роза прижала ее голову к своему животу.

– Ты знаешь, сколько уже времени? – мягко спросила она. – Скоро одиннадцать. Ложись-ка ты в кроватку и засыпай. Я подоткну тебе одеяло.

– Нет, не хочу, не хочу.

– Ты должна слушаться меня, Ингрид. Все будет хорошо, все образуется.

И она послушалась. Точно сомнамбула поднялась со стула, доковыляла до кровати. Роза повесила ее куртку на спинку стула. Ингрид видела зияющую прореху. Легла на бок, отставив поврежденную руку, чтобы не задеть ненароком. Роза укрыла ее одеялом. Проговорила:

– Доброй ночи. А мне пора работать.

Ингрид услышала, как она карабкается вверх, к свободе. Как Роза затащила лестницу и все вокруг снова погрузилось во мрак, она уже не заметила.

Часть четвертая Дети

Дочери