Крысоловки, или Сегодня на сцене Ибсен

ФЛОРЕНС. Позволь с тобой не согласиться. Он прекрасно играет на пианино.

ЭЛИЗАБЕТ. Ему хочется, чтобы ты в это верила, но дело в том, что нет никакой возможности сказать, хорошо он играет или нет, поскольку он не способен заставить себя замолчать, даже когда играет на пианино. Он просто говорит тебе, что играет прекрасно, и рассчитывает, что ты поверишь ему на слово. И он писал мне самые непотребные письма, какие только можно себе представить. Почему-то он пребывает в совершенно абсурдной уверенности, что я в него влюблена, тогда как на самом деле я бы предпочла интимные отношения со сдохшим верблюдом. В одном памятном случае он заявился ко мне глубокой ночью, принялся барабанить в дверь, а потом пригласил меня присоединиться к нему в бодрящем моционе вольных упражнений нагишом. К счастью, я держу в хлебнице заряженный револьвер.

ФЛОРЕНС. Ты не думаешь, что причина в другом: ты просто боишься мужчин?

ЭЛИЗАБЕТ. Я не боюсь мужчин. Просто нахожу их ничтожными и в той или иной степени идиотами.

ДЖАНЕТ. Если ты находишь их идиотами, когда они за тобой ухаживают, подожди, пока не выйдешь за одного.

ЭЛИЗАБЕТ. Я уже выходила.

МИССИС ПЭТ. Ты выходила замуж? Как удивительно. Ты его убила?

ЭЛИЗАБЕТ. Как выяснилось, необходимость в этом отпала. Он покончил с собой.

ДЖАНЕТ. Для меня это не сюрприз.

МИССИС ПЭТ. Джанет!

ДЖАНЕТ. Сожалею.

ЭЛИЗАБЕТ. И напрасно. Я не сожалела. Может, самую малость. Во всяком случае, особо не расстроилась. Сам брачный союз я нашла чем-то совершенно невообразимым. Но, разумеется, он был актером.

(Громкие охи и ахи остальных).

МИССИС ПЭТ. Ах, бедняжка.

ФЛОРЕНС. О, нет.

ДЖАНЕТ. Это была твоя первая ошибка.

ЭЛИЗАБЕТ. Я знаю, знаю, но в защиту своего здравомыслия скажу, что для актера он казался довольно таки счастливым и приспособленным к жизни.