Крысы

Тут Колумба вышла из себя и влепила мальчику с размаху две знатные пощечины. И, будто это ее обидели, прикрыла щеки ладонями и зарыдала, громко всхлипывая.

В ту же ночь Нини стащил из сарая Богача бидон газолина и вылил его в колодец Хустито. Утром Колумба, как обычно, выпила натощак стакан воды и, сделав последний глоток, прищелкнула языком.

— Вода имеет какой-то привкус, — сказала она.

— Господь с тобой, — кротко сказал Хустито.

— Говорю тебе, она имеет какой-то привкус, — настаивала Колумба.

Хустито нагнулся к ведру, понюхал, и у него заметно задрожали пальцы.

— Знаешь, ты права! Вода пахнет газолином.

Он зажег спичку, жидкость в ведре ярко запылала, и Хустито начал бить себя в грудь кулаком и хохотать во все горло. В сильном возбуждении он схватил велосипед и, делая страшные гримасы, сказал Колумбе:

— Об этом молчок, слышишь? Тут в земле нефть. Еду сообщить Начальнику. Это поважней, чем землянки. Но пока не приедет Начальник, никому ни слова, слышишь?

Под вечер явился в маленькой машине Начальник. Солнце еще не зашло, но уже слышались пронзительные крики выпей на холме Мерино, а с земли подымался оглушающий стрекот кузнечиков.

Дрожащими руками Хустито проделал опыт, и Начальник, глядя, как пылает вода в ведре, ощутил, что по спине у него пробежал мороз и вместе с тем, как это ни странно, с лысины потек ручьями пот.

— Добро, добро… — сказал он наконец, подмигнув с видом сообщника. — Надо, чтобы техник посмотрел. Возможно, это находка. Даже я не могу предвидеть все последствия. Завтра приеду опять. А пока — молчание.

Уже в сумерках перед домом Хустито собралась вся деревня. Росалино, Уполномоченный, взял слово и сказал, что они, мол, слыхали, что приезжал инкогнито Сеньор Губернатор, и что Антолиано и Малый Раввин видели машину, и что, наверно, случилось в деревне что-то важное, и что Хустито как Алькальд обязав их уведомить, в чем дело.

После его речи на деревню с холмов, подобно удушливому аромату, хлынула страстная трескотня кузнечиков, заполнила собою все, и Хусто, Алькальд, минутку поколебавшись, сказал:

— Ничего не случилось, ровно ничего, уверяю вас.

Но сеньора Либрада, мать Сабины, жены Прудена, провизжала пронзительным своим голосом:

— Брось, Хусто, не заставляй себя просить.

И Доминика, жена Антолиано, сказала:

— Это очень некрасиво, Хусто.

И Хусто обернулся к ней.

— Что некрасиво, Доминика?

И Доминика сказала:

— Заставлять себя упрашивать.

Тогда Хусто примиряющим жестом поднял обе ладони и сказал: «Ладно уж». И с нарочитой медлительностью подошел к колодцу, набрал в медное ведерко воду и поджег ее. Языки пламени, извиваясь, поднялись к темному небу, и Хустито, из самых глубин груди исходящим, зычным голосом Алькальда, сказал:

— Друзья! От Приюта Дональсио до Сиськи Торресильориго — у нас тут под землей море нефти. Так сказал Начальник. Завтра мы станем богачами. А пока я прошу от вас одного — спокойствия и молчания.

Слова его были встречены воплями восторга. Мужчины и женщины обнимались, взлетали в воздух засаленные береты, а Пруден скинул с себя потертую грубошерстную куртку и прыгал на ней, будто помешанный. Временами он соскакивал с нее и говорил: «Топчи, Доминика. Там внизу богатство. Надо его прикрыть». А Мамес, Немой, пуская слюни, обернулся к Алькальду, как бы готовясь произнести речь, но сказал только: «Хе», из уголка его рта потекла желтоватая пена. И он повторил: «Хе». Тогда Сабина, будто рехнувшись, закричала: «Немой заговорил! Немой заговорил!» И сеньора Либрада, черная и сморщенная, как засохшая виноградина, сказала: «Чудо. Немой заговорил». И Вирхилио, взобравшись на плечи Дурьвино, завопил: «Фрутос! Ракеты!» Фрутос, Присяжный, в один миг сбегал в Аюнтамиенто, и сумрачное небо сверкающими линиями прорезали ракеты, лопаясь вверху короткими вспышками. Сеньора Кло, продираясь через толпу, устремилась к Сабине, но, заметив Вирхилина на плечах у Дурьвино, закричала: «Сойди, Вирхилио! Упадешь». Потом спросила у Сабины: «Сабина, это правда, что Немой заговорил?» И Сабина сказала: «Он сказал «Олé»[10], все слыхали». Донья Ресу позади нее перекрестилась. Только Гвадалупе и его ребята были как-то в стороне от всей этой сумятицы, стояли кружком, потупя головы. Наконец, Старшой локтями проложил себе дорогу и подошел к Хустито.

— А мы, Хусто? — мрачно сказал он. — Мы-то что получим от всего этого?

Алькальд был счастлив. Он сказал:

— Вам дадим долю, ясное дело. Нефти здесь хватит на всех. Привезете ваших жен и детишек и будете жить с нами.