Крысы

— Да, но привыкаешь.

— Вы, может быть, работаете в центре?

— Отсюда не далеко, на Рю-де-Гантье.

Филипп старается угадать магазин, где она служит, ибо при таком произношении она, верно, не получила образования и не может быть машинисткой.

— Ваш магазин закрывается поздно.

— Я работаю не в магазине, а в пивной.

«Служанка из пивной, не очень весело, пахнет, верно, посудой». Он решил расстаться с подавальщицей, но покачивание бедер, легкий пушок над верхней губой, запах мыла удерживают его, и после паузы он решает: 

«Ну, значит, не будет ломаться, все быстро уладится». Сегодня он должен вернуться домой к обеду, но можно назначить ей свидание в. следующий свободный день. Его удивляет лаконичность ее ответов, так как он привык нарываться на отпор, на отшучиванья; иногда это свидетельствует о застенчивости, но в данном случае это; кажется, равнодушие. Верно, что ей ни скажи, на все она отзовется тем же безучастным тоном.

— Скажите, мадмуазель, может быть, вам доставило бы удовольствие прокатиться в автомобиле?

— Я не прочь, только в свободный день.

— А когда вы свободны?

— В следующую пятницу.

— Решено, я заеду за вами… куда?..

Он задумывается.

Клер остановилась, в черных глазах жесткое выражение.

— По дороге в Гурней, в три часа, у трамвайной остановки.

— Решено.

Он пожимает ей руку, ему хотелось бы обнять ее, но он не решается, вид у нее не очень-то покладистый.

У него дрожат руки.

— До пятницы, мадмуазель.

— До свидания, мосье.

Клер углубляется в туман, она ни капли не взволнована и бормочет:

— На то, что он мне даст, я куплю дюжину носовых платков.

* * *

Мадам Руссен медленно сходит по широким ступеням, одной рукой она скользит по перилам, другой придерживает шлейф черного платья. Оно тонкого шелка и его легко зацепить и разорвать высокими каблуками вечерних туфель, — вот почему пожилая дама сходит по лестнице с бесконечной осторожностью. В вестибюле расставлены столы, предназначенные для пальто гостей. Леони Фессар отходит от сына, расправляющего портьеры, которыми вместо ковров покрыли столы, и идет навстречу хозяйке дома.

— Значит, все готово, Леони; так, столы расставлены как надо… обратите внимание, чтобы ковры были спущены и не было видно ножек козел.

— Будьте спокойны, мадам… Анри приладит портьеры, что вы дали.

— Прошу вас также не наваливать пальто одно на другое, а класть их по порядку.

— Все будет сделано, номерки готовы.

— С отоплением все обстоит благополучно? — она проходит вперед, задевая платьем столы и стену, отвечает на поклон Анри, который уступает ей дорогу, и щупает радиатор. — Теплый; надеюсь, что на этот раз вы так же хорошо со всем справитесь, как и в Прошлом году.

— О мадам, не беспокойтесь; пальто и шляпы, все будет на месте. Мы с Анри живо управимся.

Мадам Фессар не в переднике, — она не горничная. Она вся в черном, с головы до ног; только белый воротничок вносит молодую нотку в ненавистный ей черный цвет. Миниатюрная особа вытянулась перед величественной фигурой мадам Руссен. Она разглядывает драгоценности хозяйки дома, узнает те, что принадлежали матери мадам Руссен и довольно долго останавливает взгляд живых глаз на двух крупных бриллиантах, которые слегка покачиваются в такт движениям головы мадам Руссен, озабоченной последними приготовлениями к вечеру, в успехе которого та очень заинтересована.

— Вам больше ничего не нужно, Леони?

— Нет, мадам, вы обо всем распорядились. 

— Тогда я пойду наверх, и прошу нас, как только раздастся первый звонок, зажечь в вестибюле большие лампы.

— Слушаю, мадам.

И в то время, как жена шапочника стучит каблуками по плитам пола, спеша к своему месту у радиатора, мадам Руссен, снова приподняв шлейф, подымается вверх по лестнице. На площадке она останавливается передохнуть; одышка постепенно успокаивается. Перед тем, как открыть дверь в зал, она перегибается через перила.

Черные, завитые волосы Леони, прилизанные волосы ее сына, ровная поверхность столов, радиатор, который она только что щупала, чистота каменного пола, который гости скоро затопчут. уличной грязью — на дворе дождь, — все это представляется ей благим предзнаменованием того, что первый вечер в сезоне сойдет хорошо.