Крыжовенное варенье (СИ)

— Так вас Арнольдом зовут? — спросил Анклебер по-немецки у спасенного им беглеца, когда карета отъехала от графского особняка подальше.

— Да. Спасибо, что не выдали! Я ничего предосудительного не совершил, смею вас заверить! Наоборот, граф пытался втянуть меня в весьма неприятную авантюру. Еще раз спасибо! Не решаюсь боле досаждать своим присутствием. Прикажите кучеру остановиться, я сойду…

— Куда это вы собрались в этаком виде? Если не околеете в одной-то рубахе, то уж точно угодите в руки графских соглядатаев. Вот лучше возьмите, прикройтесь покуда, — вытащил из-под себя медвежью шкуру, снова заколотил по обшивке. Кучер тут же откликнулся:

— Чего изволите?

— Гони-ка, братец, на Садовую, к дому.

Х Х Х Х Х

План попросить пруссака вывезти из России Татьяну с Прохором созрел в голове Анклебера моментально. «Я его от Шваринского гнета спас, пущай теперь добром на добро ответствует!»

Анклебер поселил Арнольда в своем жилище, в комнате для гостей. Садовник вел аскетический образ жизни, так что мог не опасаться, что пруссака кто-либо обнаружит. Впрочем, если и обнаружит — не страшно. При нынешнем государе пособничество бывшим противникам не только не возбраняется, но даже приветствуется. Главное, чтобы граф Шварин сюда носа не сунул. А это уж вряд ли. Они с Ильей Осиповичем друг друга на дух не переносят.

Арнольд Беккер провел в особняке Анклебера на Садовой аккурат две недели. Съел пять жареных гусей с черносливом, восемь копченых свиных ножек, запеченного барана, остатки солонины с чесноком и все припасы белужьей икры. Ежедневно он требовал от поварихи Марфы свежих расстегаев да калачей. Запивал все это пивом да вином из погреба (всего два бочонка). Во хмелю разбил китайскую вазу (подарок покойного Буксбаума), челюсть (управляющему Мануэлю) и сердце (девке Глафире)… К концу своего пребывания прусак уморил не только челядь, но и самого хозяина, рассказами об умопомешательстве Шварина.

По его словам Илья Осипович возомнил себя неким меркурианцем. («Презанятнейшее название!»), человеком, наделенным божественным знаком:

— Мизинец! У него мизинец длиннющий и крепкий, что сучок. И острый, зараза! Он меня им под ребра как тыкнет, аж слезы из глаз, — Беккер уже не впервые рассказывал эту историю в доме своего спасителя, и каждый раз на этом самом месте принимался задирать подол рубахи, обнажая иссине-бледный свой торс и маловолосистую грудь.

Обнаружив там синяк, прислуга начинала жалеть пруссака, и гостю сходили с рук многие шалости. Но с хозяином этот номер не прошел. Во-первых, Анклебер выслушал историю едва ли не последним в доме, синяк к тому времени успел поблекнуть. Во-вторых, даже если бы и остался, — во дворце Андрей не такие следы от ран да побоев видывал. Слава Богу, уж стольким важным особам служил! А они, порой, дико лютуют.

— Вот здесь! Вот здесь полоска лиловая была, — тараторил Беккер.

Но Анклебер только рассмеялся:

— Так что ж, господин Шварин мизинец заместо стилета держит?

— Видать так! Длиннющий он у него, говорю ж! Нижняя фаланга пальца обыкновенная, а две верхние резко вытягиваются вверх… А теперь, внимание! О-ля-ля! — Беккер выставил спрятанный дотоле за спину кулак с оттопыренным мизинцем, раскрыл ладонь, и стало видно, что его мизинец тоже вытянут, идет аккурат вровень с безымянным.

Анклебер присмотрелся, сравнил с собственным, — ничего особенного. Что же касается длины, — не дотягивает и до верхнего сустава своего соседа.

— Так вот, граф Шварин утверждает, будто бы это особый знак, указующий на избранность его владельца. Будто бы у всех его предшественников мизинец также длинен и остер. Илья Осипович стал «избранным» по наследству. Но поскольку собственных детей у него не имеется, то преемника себе приходится выискивать, так сказать, на стороне, по этому самому, так сказать, признаку. Ну, по мизинцу, то бишь! Вот он меня, хе-хе, и выбрал!

Садовник даже придвинулся ближе к прусаку, понюхать, не перебрал ли. Пить тот, конечно, был горазд, но сейчас, кажется, ни брагой, ни вином, ни виноградной водкой от Арнольда не разило.

— И свиток мне показал. Да! Пергаментный, поделенный на две части: в левой сверху нарисован месяц рожками вверх, в правой — крест, а у вершины его — круг. Шварин пояснил, что знаки: полумесяц, круг и крест, — ежели соединить их, расположив сверху вниз, составят символ планиды Меркурий, — и это действительно было так, чему Анклебер несколько подивился. — В обеих половинках шел список, вначале — сплошь какие-то арабские фамилии, потом немецкие. Шварин развернул свиток не до конца. Сказал, мол, кое-чего мне знать пока не положено. Но, коли я поведу себя благоразумно, то вскоре передо мной раскроют не только сию грамотку, но и многие иные тайны. Видите, от каких почестей отказался, сбежав, — Арнольд хихикнул.

— Что ж так? — поинтересовался Анклебер.