Крыжовенное варенье (СИ)

Нынче Татьяна была с Андреем столь льстива и угодлива, что устоять он не смог. Сделала жаркое из телятины с вишней, напекла любимых картофельных зраз, с грибами да капустой, перед сном попарила ему ноги в медном тазу и растерла ступни пихтовой настойкой, — Анклебер согласился отпустить ее на сеанс этой самой «черной и белой магии». Но сказал, что сам туда не пойдет и одну женщину не отпустит (да и не поймет она одна ничего, Калиостро-то, чай, не по-русски говорить будет). Потому в сопровождение дал Прохора, владевшего, в отличие от нее, лентяйки, и немецким, и французским!

В день, когда Татьяна должна была самолично узреть великого мага и чародея, дом садовника оказался в некотором запустении: полы не метены, посуда не мыта, ужин не готовлен. Глафире было не до хозяйства. С самого полудня она сидела с Татьяной в ее комнате, подбирала наряд, сооружала прическу.

Самая большая проблема — выбор между атласным платьем «цвета устрицы» (сама Татьяна ентих устриц, конечно, в глаза не видала, но так сказала модистка), присборенное по бокам и сзади на шнурки, в стиле «полонез». И между шафранножелтым платьем в английском пасторальном стиле с белым бантом на корсаже и белым декоративным фартуком, подобранным полукругом. Остановились на «устрицах».

Волосы зачесали назад пышной куафюрой, слегка припудрили, по затылку пустили кудри, сверху наложили плюмаж из страусиных перьев, крашеных в зеленый цвет. Принялись примерять украшения. Их у Татьяны было не так много. На фоне нитки жемчуга слишком толстыми казались щеки, фиолетовая аметистовая ривьера; омрачала лик. Из приемлемых вариантов: серебряная подвеска в виде распустившегося цветка лотоса и травяного цвета бархотка «Тур ля горж» с бантом, ловко прикрывающая морщинистую складку. Когда Татьяна надела на палец перстень с изумрудом, подаренный императрицей, выбор окончательно пал на бархотку.

Еще пару часов женщина с «охами» и «ахами» рассказывала, как и при каких обстоятельствах были ей подарены все эти украшения, а Глафира тем временем, вздыхая и вздымая от трепета грудь, прикладывала их к собственной шее. А там уж явился Мануэль, доложить, что Прохор подкатил на отцовской карете, — пора ехать к Елагину. Глафира же спохватилась («Барин скоро вернется, а на стол, окромя позавчерашнего супу, подать нечего») и припустила на кухню.

Х Х Х Х Х

Ехали долго. Усадьба Елагина располагалось на отдельном острове в северо-западной части города. Собрание проводилось в ротонде, на восточной стрелке, расположенной между Большой и Средней Невками.

Ротонда была совсем маленькая, незначительный тамбур и зала, где были выставлены в несколько рядов обитые брокателью; с закомуристым виолевым узором кресла, всего-то штук тридцать. Стены обтянуты плотным немецким штофом той же расцветки. Окон много, но все плотно зашторены.

Прохор, галантно поддерживая за локоток, ввел Татьяну в залу. Там уж сидели люди. С некоторыми он поздоровался. Молодой человек хотел было провести мать поближе к импровизированной сцене, но та шепнула на ушко, что не желала бы оказаться навиду. И они пристроились в уголочке.

Татьяна окинула присутствующих оценивающим взглядом. Нет, ей стесняться нечего, выглядит не хуже других. И с прической угадала. Сооружения из волос на головах у дам были столь внушительны, что всех особ женского полу стоило бы усадить в последний ряд, за ними совершенно ничего не может быть видно. Татьяне же с Прохором повезло. Прямо перед ними маячила черепушка какого-то коротышки. И если бы не традиционный парик с буклями, так его и вовсе не было бы видно из-за спинки кресла. Коротышка был мал, да верток. Он без конца ерзал по гладкой обивке и нашептывал на ухо то соседу справа, то соседу слева:

— Слыхали, граф-то из одержимого Василия Желугина дьявола изгнал! Да-да, прямо на улице, посреди толпы, тому масса свидетелей имеется. А у генерала Бибикова в перстне увеличил рубин на 11 каратов и изничтожил внутри оного пузырек воздуха! — изумления соседствующих особ, видно, коротышке было недостаточно, он обернулся. Во взгляде молодого мужчины никаких признаков впечатления не обнаружил, переметнул взор на женщину. Встретился с округленными голубыми глазищами Татьяны. Удовлетворенно кивнул.

В дверях появились граф Шварин, заметно постаревший, осунувшийся, с трудом перебирающий ноги. Одной рукой он опирался на орлиную голову, — рукоятку трости, другой — на запястье конопатого юноши.

Они уселись в первом ряду. Тут же в дверях возникла новая парочка: хозяин вечера, Иван Перфильевич (Андрей как-то показывал его, в театре, Татьяна запомнила Елагина по интересной форме лица, у него были как бы двойные щеки, круглые на скулах и овальные снизу, спускающиеся почитай до самой шеи) и прекрасная незнакомка со смуглым лицом. Прежде чем опуститься в кресло, Елагин легким поклоном поприветствовал всех собравшихся и галантнейшим образом усадил даму.

Коротышка зашушукался с соседями, после снова обернулся к Татьяне:

— Видели даму, что привел Елагин?

Татьяна кивнула.