Крыжовенное варенье

– Ты чего такой кислый? – спросил его Митя, усадив в кресло и налив кофею. Сам он остался стоять у комода. – Нынче же со всеми кричал: «Да здравствует Император!» – Владимир не ответил, и Митя продолжил свою мысль: – Интересно всё-таки получается, как нас настраивают на хорошее. Будь ты хоть повар в ресторации, хоть император, а помер – бог с тобой, незаменимых нет. Да здравствует новое и лучшее! – он поднял свою чашку с кофеем в салюте.

– Да какое лучшее! – вспылил Владимир, чуть не облив подлокотник. – Нашей Отчизне нужен мудрый государь, заботящийся о благе Родины, а не польский главнокомандующий!

Митя даже растерялся от таких пламенных речей приятеля. Пытаясь перевести разговор на другую тему, он спросил:

– Ты из-за этого не спишь в такой час? Завтра бы обсудили у тебя со всеми, – а про себя тут же решил назавтра пойти к матери, чтобы не участвовать в дискуссии. Хотя дома, наверное, тоже будут страдания на публику. Владимир хотя бы искренен.

– На самом деле, нет, – Одоевский закрыл глаза, отпил из чашки, вздохнул и снова посмотрел на Дмитрия. – Как ты думаешь, в столице будут празднования?

– Наверное, – пожал плечами Митя. – Может, и у нас будут. А ты в столицу собрался, что ли? Это ж дней пять на почтовых.

– Ну, можно и быстрее доехать, ты не бывал разве?

– Давно не был, – смутился Дмитрий, не желая упоминать, что в Петербург он ездил разве что в детстве, а после недосуг было.

– А хочешь попасть? – прищурился Владимир, уже полностью владея собой.

Митя задумался, взвешивая.

– Тебе надо там что-то? – догадался он.

Владимир поёрзал:

– Письмо передать. Брату.

– Я думал, ты вместе предлагаешь поехать, – возмутился Митя. – А что сам-то, не хочешь на празднества попасть?

– Надобности у меня тут, – отвёл взгляд Владимир. – Сделай доброе дело! – почти взмолился он вдруг. – Боюсь я за Сашку. Наворотит делов.

Дмитрий молча допил кофей, поставил чашку на комод, обтёр ладони друг об друга, вздохнул.

– Написал уже брату-то? Давай сюда, – Владимир вынул из внутреннего кармана сюртука письмо, запечатанное фамильной княжеской печатью Одоевских, и передал Мите.

– Я там упомянул тебя, что, мол, Гончаров Дмитрий Николаевич, податель сего, добрейшей души человек и мой лучший друг, поживёт у тебя, братец, с неделю, посмотрит красоты столицы нашей.

– А если б я не согласился? – изумился Митя.

– Ну переписал бы. Но сам посуди, какая прекрасная возможность увидеть Петербург! Да ещё и в такое время! Там, может, и до Нового Года задержишься, если понравится. На службе я всё улажу, тебя отпустят!

– Ну ты и бестия! – почти восхитился столь плотно взятый в оборот юноша. Одоевский намеренно или случайно почуял его тайное желание – повидать мир. Пусть всего лишь столицу. – Ладно, договорились.

Владимир даже сам выправил подорожную для Дмитрия, придумав какую-то служебную надобность в Петербурге. Но пока суд да дело выехать удалось только через неделю. Мать, узнав, что сын едет в столицу, тоже придумала ему поручение – попасть на приём к высокопоставленным знакомым, чтобы это поспособствовало повышению по службе. Но сперва нужно было заехать к Александру Одоевскому.

Дорога на Петербург была переполнена, какое-то совершенно немыслимое количество людей рвалось в столицу. На станции то и дело врывались фельдъегери и курьеры, которые уводили лошадей прямо из-под носа, и если б у Гончарова не была указана местом службы Государственная Коллегия, он бы добирался не семь дней, а все четырнадцать.

Одоевский жил на Исаакиевской площади, напротив разрушенного одноимённого собора, который начала строить ещё Екатерина Великая, а потом каждый новый монарх переделывал на свой вкус. Покойный Александр Павлович, правда, не продвинулся дальше проекта. Возле доходного дома лежали доски, громоздился мрамор и кирпич от разобранных стен. По темноте, рано утром четырнадцатого декабря, Митя пробирался меж них в поисках своего адресата. На стук дверь отпер какой-то человек.

– Здравствуйте! Простите ради Бога, что в такую рань, – сказал Митя. – А Александр Иванович дома?

– Нет, извините, барин, он с дежурства раньше десяти утра никогда не приходит. Но вы подождите минуточку.

Дмитрий хотел как раз попросить разрешения остаться до прихода хозяина, но человек скрылся в одной из комнат и громко доложил кому-то:

– Тут барин какой-то к Александру Ивановичу.

– Спасибо, Семён.

В полумраке прихожей показался высокий сутулый мужчина в тёмной шинели с меховым воротником.

– Доброе утро! – слегка растягивая слова, сказал он, и Митя сразу узнал голос и манеру речи.

– Вильгельм Карлович, это вы?! Здравствуйте, очень рад видеть вас здесь! Я Дмитрий Гончаров, мы встречались у Одоевского Владимира Фёдоровича, в Москве. Привёз письмо Александру Ивановичу от брата.

– Как же, помню, – отвечал Кюхельбекер, глядя пустым взглядом куда-то мимо него. – Вы простите, голубчик, мне уходить надобно. Не знаю, вернусь ли, скоро ли, – поправился он. – Хотите – будьте здесь, или пойдёмте со мной, сегодня на Сенатской площади будет уйма народу.

– А что такое? Празднование? – спросил Митя.