Ксантиппа

Проклесу минуло уже три года и, по мнению его няньки, это был замечательный ребенок. Он умел с грехом пополам сосчитать до двадцати, пел уличные песни и задавал такие умные вопросы, что ставил в тупик любившую его до безумия старуху.

— Вот теперь, — сказала однажды она, — мой господин может быть нам полезен. Пускай учит ребенка, рассказывает ему истории и отвечает на мудреные вопросы. Если он, действительно, такой мудрый человек, как говорят про него люди, то малютка может скоро научиться у него разным вещам.

Сократ не заставил повторять этого себе два раза.

Ксантиппа, не хотевшая сначала, чтобы мальчика так рано стали мучить ученьем, дала наконец свое согласие, поручив, однако, надзор за обучением верной служанке. Впрочем, новый порядок вещей продолжался недолго. Еще в один из первых уроков мальчик сделал невинное замечание: «из крыши идет дождик». Сократ немедленно пустился в пространные объяснения, что так говорить нельзя, как нельзя сказать, что облака посылают дождь или что нам дают его боги, потому что Бог, служит только собирательным именем для всех метеорологических явлений, каковы облака, дождь, град, гром и молния. Служанка немного поняла из этих речей, но когда Проклес, после долгого молчания, опять, улыбаясь, повторил: «из крыши идет дождик», а Сократу вздумалось выбить из него это заблуждение розгой, то рассерженная нянька силой отняла малолетнего ученика из рук мудрого наставника. Несмотря на дождь, в самом деле хлынувший из облаков, она понесла малютку к матери, заклиная ее не позволять с этих пор Сократу и касаться ребенка. Останавливая по дороге знакомых, служанка с ужасом рассказывала им, что Сократ не верит в Богов и хотел до смерти избить мальчика за то, что Проклес сказал: «облака посылают дождь». Она добавляла, что дождевые тучи — это новые богини ее сумасшедшего господина, который будет еще когда-нибудь, в наказанье за богохульство, убит грозою.

Выслушав служанку, Ксантиппа избавила своего сынишку от воспитательных опытов глубокомысленного родителя, и Сократ, которого теперь все поддразнивали богинями в образе дождевых туч, с жаром распространялся о трудностях воспитания. Он говорил, что для преподавателя взрослых достаточно знать кое-что, тогда как детский учитель должен знать всеи притом еще быть ребенком в душе, чтобы дети его понимали. Таким образом, вопрос о том, действительно ли Проклес — необычный ребенок, оставался пока нерешенным, а мальчику опять дозволялось сколько душе угодно ломать свои игрушки под надзором няньки, бить посуду и предлагать мудреные вопросы. Вечером Ксантиппа с восторгом выслушивала рассказы обо всех геройских подвигах подобного рода, совершенных в ее отсутствие; благоразумная мать однако удерживалась от излишних похвал и не допускала, чтобы физическое развитие мальчика приносилось в‘ жертву скороспелым умственным успехам. Но когда в одно утро мальчик пропел ей песенку из новой комедии Аристофана, материнское сердце не выдержало. Ксантиппа чуть не задушила Проклеса поцелуями и Сократ был разбужен, чтобы принять участие в семейной радости. Когда же он воспользовался этим случаем и пустился объяснять нравственную непригодность пародии в искусстве вообще, критикуя в то же время легкомысленные пьесы Аристофана в частности, причем признавал его несомненный талант, женщины вывели ребенка на улицу и заставили пропеть тут же хорошенькую песенку перед соседкой. Однако та, по-видимому, не сумела оценить ни слов, ни мелодии. Вероятно, бедная старуха была глуха. Вскоре после того, в один теплый весенний вечер жена Сократа сидела у себя в мастерской на глыбе великолепного красноватого мрамора, слушая арию, которую Проклес исполнял теперь с возраставшей виртуозностью. Но даже не будь при ней мальчика, она и без того была бы сегодня в отличном настроении духа. Владелец большой каменоломни отдал ее Ксантиппе в аренду за очень сходную цену и молодая женщина могла теперь с уверенностью рассчитывать, что маленький капитал, оставшийся у нее от продажи имения, увеличится вдесятеро. Сверх того, ей льстило, что в деловых вопросах люди обращаются с ней, как с мужчиной, и оказывают уважение, как равной. Она уж собиралась отправиться домой, как вдруг увидала по ту сторону забора своего соседа-каменотеса, разговаривавшим с Ликоном. Продолжая беседовать, они медленно направлялись в ее сторону. Жрец был одет в обычное платье и очень весел. Заметив, что он прощается, жена Сократа обождала немного, желая сообщить соседу о своем новом предприятии и о своей удаче. После ухода Ликона, каменотес тотчас подошел к Ксантиппе, и сказал с загадочной улыбкой:

— А не желаете ли, Ксантиппа, побывать сегодня в театре? Вам, право, нужно сходить и я даже оставил для вас билет. Ликон подарил мне их с полдюжины, хотя, конечно, эти места в самой верхней галерее.