Ксантиппа

— Что мне делать в театре? — с удивлением заметила молодая женщина. Со времени девичества она не видела ни одной пьесы да и не слыхала даже разговоров о театре. Сократ обыкновенно изредка ходил смотреть трагедии, а его жена была не охотница до печальных и страшных представлений.

— Сегодня там дают новые вещи. Поставлены две пьесы, в которых пробирают одного и того же ученого господина. Последняя вещица: «Облака», говорят, уж очень забористая! Дождевые тучи представлены в ней в виде новоявленных богов. Разве Сократ не сообщал вам ничего?

— Нет, — отвечала Ксантиппа невинным тоном. — С какой стати ему рассказывать мне об этом?

— А с такой, что героем пьесы выведен там некий Сократ! — воскликнул каменотес и со смехом удалился.

Ксантиппа догадалась, что он ее поддразнивал, но не поняла смысла шутки. Впрочем, она отправилась домой уже в плохом настроении. Ведя ребенка за руку, молодая мать пошла кратчайшим путем, потому что Проклес был утомлен. Ей пришлось проходить как раз поблизости городского театра; у дверей происходила страшная давка. Очевидно публика ожидала чего-нибудь особенного. Многие из театральных завсегдатаев останавливались и посматривали в сторону Ксантиппы, пока она спешила мимо их, со своим малюткой. Она заметила, что на нее указывали пальцами, и слышала произносимое насмешливым шепотом имя своего мужа. У нее закружилась голова от стыда и страха. Тут к бедной женщине приблизился один из учеников Сократа и с участием произнес:

— Бедный Сократ! Все против него. Это будет прескверный вечер.

Ксантиппа не хотела больше слушать. Она схватила сынишку на руки и быстрыми шагами направилась домой. Но и здесь она не нашла покоя. Когда Проклеса уложили в постель, Ксантиппа рассказала служанке о случившемся и спросила у нее совета.

— Это все вздор, — ответила нянька, — таких лентяев, как наш господин, никогда не станут представлять на сцене. Там представляют только царей, богов, полководцев да разбойников, а не нашего брата, простых людей. Но ведь кто знает, что еще затеял Сократ? Пожалуй, он, чего доброго, поступил на старости лет в комедианты и играет сегодня какого-нибудь царя. Только вы не пугайтесь, госпожа, если его даже убьют на сцене; вот увидите, он опять воскреснет и только больше захочет есть. Был как-то у меня один приятель, который играл провожатого какого-то царя. После представления он постоянно съедал у меня весь ужин до последней крошки.

Долго сидела Ксантиппа у кроватки сына, не произнося ни слова. Потом она вдруг встала, схватила платок, накинула его на голову и вышла из дому, крикнув изумленной служанке, чтобы та присматривала за малюткой.

Она поспешила к театру. Галерея была набита и ей пришлось остановиться позади последней скамейки, потому что первая пьеса шла к концу. Ксантиппа могла только разобрать, что на сцене происходит основательное побоище и на какого-то человека, вместе с бранными словами: «негодяй, безбожник, софист, вор», сыплются удары. Занавес опустился при громе рукоплесканий и публика начала выходить из театра.

Ксантиппа, прижатая к дверям у входа в верхний ярус, стояла сама не своя и до нее долетали обрывки разговоров, от которых кровь бросалась у нее в лицо, хотя она и не понимала хорошенько их смысла:

— Так ему и надо, надутому глупцу! Зачем суется туда, где его не спрашивают?

— Он презирает народ и водится с аристократами!

— Кто разрушает веру в народ, тот хуже разбойника и душегубца. Нам, охранителям веры, следовало бы…

— Ну, он еще не самый худший. Другие софисты богатеют, давая уроки, а этот Сократ, говорят, до того беден, что жене приходиться содержать его поденной работой.

— Ах, пустяки! Богат ли он, беден ли, это все равно. Его следовало бы действительно казнить в острастку аристократам, чтобы заставить их поскорее прекратить войну.

— Казнить его! По крайней мере, при осаде города, будет одним ртом меньше.

— Я его не знаю. А только как славно было смотреть, как лупили этого молодца! Говорят, в следующей пьесе: «Облака» его отделают еще чище.

Галерея опустела и Ксантиппа могла занять местечко на другой скамье, откуда были лучше видны и сцена, и зрительный зал. Тут она просидела, не шевелясь, пока театр опять не наполнился и началось представление второй пьесы. Ей надо было собраться с мыслями, чтобы следить за ходом действия. Бедная женщина чувствовала, что ей угрожает что-то ужасное, но она все-таки еще не понимала, какая может быть связь между именем ее мужа и веселой комедией. Она так редко бывала в театре, что в первые минуты не поняла почти ничего. Возвращавшаяся публика к тому же громко шумела, мешая расслышать слова актеров. Но мало-помалу смысл действия начал проясняться.