Ксаврас Выжрын

Ксаврас собрал пистолет и спрятал его в карман. Затем почесал у основания носа и сложил свои багровые руки на груди. Рядом с ним люди таскали трупы, складывая их все в одно место - только ни Смит, ни Выжрын на них даже не оглядывались.

- Все это замечательно, - буркнул полковник. - Вот только что ты станешь делать, когда абсолюта тебе уже не будет хватать? Что тогда, мой дорогой? Что вместо? Какая истина, какой закон? Ты можешь выстроить завершенную великолепную систему консенсусного права, наежившуюся благородными лозунгами и возвышенными декларациями, вот только на чем она у тебя будет основываться? На договоре между людьми? Если так, то почему ты должен ставить ее выше всех остальных систем, основанных на других договорах между другими людьми? Таким образом ты лишаешься возможности ссылаться на какие-либо иные аргументы, кроме аргумента силы. И все замечательно до тех пор, пока именно ты остаешься самым сильным, в экономическом или военном плане; в конечном счете оно так и выходит: и за тебя говорит твоя сила; и правота всегда на моей стороне, ибо, раз признаваемые мною законы гарантируют подобное благосостояние, они хороши уже ex difinitione. Все неприятности начинаются, когда другие, представляющие системы, возведенные на отличающихся от твоего собственного договорах, противоречащих ему, набирают силы и становятся, как минимум, такими же могущественными. Погляди на Китай, послушай Ли Чена. Разве он верит в демократию? Разве он верит в равенство и свободу? Да нет же, он ими задницу подтирает. Но уже сейчас вы трясетесь перед ним и спасаетесь тем, что частично предаете собственные же идеалы, поскольку подписываете коварные договоры типа Берлинского Пакта: все против Китая, любой ценой. Но вот теперь вы неожиданно потеряли российский буфер, Ли Чен дойдет до самого Урала. И что вы сделаете, когда, вне всяких сомнений, он тем самым докажет вам превосходство собственной системы над вашей? Станете вы принимать его правила игры, его систему ценностей? Ведь именно так диктовала бы логика, именно так заставил бы поступить рассудок, обманутый приятной для глаза симметрией ваших законов. Если на практике более работоспособной оказывается система с концентрационными лагерями, массовым рабством и организованным человекоубийством, то, видимо, что-то не так с правами человека. Я ошибаюсь? Наверное нет. Но вот что-то по роже твоей вижу, что ты сейчас снова возопишь: демагогия! Права человека святы! Демократия свята! А почему? - спрошу я тебя. Почему? Кто вам такое сказал? Или вы голос с неба услыхали? Ведь это же просто было принципом договора. Теперь же желторожие изобрели для себя, явно, более лучший договор; и что вы им на это можете ответить? Что ваш, тем не менее, лучше, причем, только лишь потому, что он именно ваш, и вследствие того обязан быть лучше? Ну, какие аргументы вы представите, чем убедите самих себя? Лишившись абсолюта, в конце концов, вы даже в собственных глазах не будете уже ничем более, как стадом голодных крыс, загрызающих друг друга в бесконечном отборе наилучшей партии социогенов.

Смит похлопал себя по карманам в поисках сигарет.

- Насколько я понял, - пробормотал он, - именно ты услыхал подобный голос с неба.

Выжрын долго приглядывался к нему, с какой-то безграничной, сонной печалью в темных глазах. Он глядел, как американец прикуривает сигарету, как затягивается дымм, как сбивает пепел, как поглядывает сквозь пальцы опирающейся о висок ладони на людей, засыпающих яму с телами убитых во время ночного налета.