— Нет, — ответил ей Антон. — Не война. Всего лишь сдерживание, паритет сил. Подчинив себе механоформы, мы сделаем Цитадель неудобной мишенью, и узел, который, быть может, захотят просто разрубить, прибывшим людям придется развязывать, медленно и осторожно, считаясь с нашим мнением, и уважая наше право на жизнь. Ради этого я готов рискнуть. Так, что, Генрих? Ты поможешь мне?
Миллер некоторое время молчал, потом с усилием кивнул.
— Я помогу тебе, Антон… — хрипло выдавил он.
— Не ему, — внезапно произнесла Дана, посмотрев сначала на Клауса, затем на Светлова. — Всем нам. Поодиночке мы сойдем с ума, а вместе… быть может, справимся с этим…
— Что скажешь Клаус? — Антон взглянул на друга.
— Вместе — значит вместе, — ответил тот. — Дана права. Так будет легче.
Эпилог. Шесть месяцев спустя…
Антон и Дана стояли на взгорке, неподалеку от раскопа.
Оба смотрели вверх, весеннее небо опрокидывалось над ними полуденной лазурью, в которой величаво парили хитвары, окруженные стаями рагдов.
Их лица овевал влажный ветер, приносящий со стороны черного леса неповторимый запах клейких молодых побегов, что густо оплетали погибшие ксенобианские деревья, стремясь к солнечному свету.
Больше никто не пытался отравить их, олонги неподвижно застыли по периметру раскопа, словно глянцевитые капли смолы.
Дана опустила голову, взглянула на Антона, и, сжав его ладонь, тихо произнесла:
— У нас осталось чуть больше полугода.
Он повернулся.
— Для чего?
— Чтобы вернуть утраченное. Снова научиться любить…
Светлов не ответил, он лишь вновь взглянул на укрощенных хитваров, прислушался к себе и подумал:
Ему не нужно было произносить эти слова вслух.
Дана и без того слышала его мысли.
Она лишь крепче прижалась к Антону.
Да, им многое предстояло, если не вспомнить, то прожить вновь.
И это было прекрасно, как грациозный полет хитвара в лазурном, бездонном весеннем небе Ксеноба…
Они оба стояли и смотрели в лазурные небеса, а пальцы рук ощущали тепло, они трепетали, в предчувствии…