Ксенофоб

Остальные на мою выходку не реагировали: если на поле боя что-то и изменилось, то только в худшую сторону. «Стрелки», сбившись в кучу и самозабвенно вопя, вовсю молотили Думбадзе, а облепившая Федю толпа в этот момент как раз добралась до наших машин – отступать дальше было некуда.

Нет, это неправильно! Я видел много раз в кино: когда герой убивает главаря, вся стая тотчас же трусливо разбегается!

Я сунул разряженный револьвер в кобуру и попытался встать. Это было непросто – я был оглушен, и ноги мои в буквальном смысле топали в самоволку, причем обе в разные стороны. Встав на колени, я задрал голову вверх и хрипло заорал:

– Руслана уби-и-ли!!! Эй, все сюда!!! Уби-и-ли!!!

В этот момент возле наших машин что-то случилось – что-то непонятное и непредсказуемое.

Как только две толпы, молотящие Федю и Думбадзе, слились в одну, эта вновь образованная масса, только что азартно вопящая и машущая дубинами, вдруг стала разваливаться на части.

Издавая крики ужаса и мешая друг другу, джигиты, находящиеся ближе к центру, пятились назад, а задние по инерции напирали, не понимая в чем дело – и вот это минутное замешательство сыграло свою роковую роль.

Через несколько мгновений стало ясно, что никакого чуда там не произошло – а просто Федя добрался до машины, схватил из салона колун, и, развернувшись, принялся крушить без разбора всех, кто попался под руку.

Мой большой железный брат был страшен и дик. Весь залитый кровью, он молча крутился в плотной толпе, беспощадно кося направо и налево, как ужасный Жнец Смерти: люди падали, как снопы, жуткие крики тех, кто из-за напирающих сзади соратников не мог вырваться из этой мясорубки, в буквальном смысле леденили душу.

Спустя минуту все было кончено.

Несколько счастливцев – из числа тех, кто напирал сзади, бросились к внедорожникам, прыгнули в один из них и умчались прочь.

Остальные лежали на поляне, на небольшом пространстве вокруг наших машин. Ночь была переполнена стонами и проклятиями: с десяток джигитов могли перемещаться самостоятельно и теперь пытались уползти прочь, кто-то, умирая, заходился в агонии, кто-то по-русски звал маму среди неподвижных тел со страшными рубленными ранами и размозженными головами. Хотя, не знаю, по-русски ли – наверное, маму зовут одинаково на языке всех народов.

В центре этого апофеоза сидел Федя с безумным взором, раскачивался из стороны в сторону, и, положив на колени превратившуюся в кровавое месиво голову Думбадзе, низко и протяжно мычал.

Грузин умирал. Самый крупный и могучий из нас, он заслонил собой наших юнг и принял на себя основной всплеск ярости горцев. На теле его не осталось живого места, оно было похоже на сочащийся кровью кусок мяса и буквально семафорило нам мелкими конвульсиями: «Господи, пацаны, как же мне больно!!!» Сил стонать уже не осталось – он только кряхтел, с каждым разом все тише и тише...

Остальные наши были живы, но самостоятельно двигаться не могли – всем им требовалась немедленная медицинская помощь.

Похоже, я пострадал в этом бою меньше всех. Так что заниматься эвакуацией придется мне.

Собравшись с силами, я встал и вытащил свой телефон.

Все, ребята, мне тут надо кое-чем срочно заняться, так что будем прощаться.

Будет время, я вам позвоню из ада. Или из тюрьмы для осужденных на пожизненное. Других мест для себя я не вижу: после того что мы сотворили, нас либо убьют, либо навсегда посадят...

Эпилог

Кем чувствует себя русский в великой стране своей?

Чувствует он себя последним ЧМОМ, обобранный своими же правителями и унижаемый теми, кого он кормит.

Как ведет себя русский на улицах городов своих?

С рабской покорностью склоняет он голову, пропуская блистательные кортежи вельможных воров и не смея просить о правах своих, втоптанных в землю теми, кто поставлен эти права блюсти и защищать.

Как живет русский в стране своей – богатейшей стране мира?

Живет он за чертой бедности, он нищ и ему нечего терять, ибо у него отняли все, что можно отнять.

Но наступает такой момент, когда он, русский, внезапно и остро понимает: это неправильно.

Можно жить, чувствовать, и вести себя иначе.

Жаль только, что постижение этой истины приходит всегда слишком поздно.

Вдвойне жаль, что понимание это дается такой страшной ценой...