— Знатные господа не любят, когда им перегораживают дорогу.
Ирма встала на повозке и начала прыгать и размахивать руками:
— Дя-дя Вольф-ганг! Дя-дя Вольф-ганг!
Скакавший впереди мужчина в желто-красном камзоле и треуголке с золотой бахромой — наверняка на нем были и штаны, но их Якоб рассмотреть не успел — внезапно поднял своего коня на дыбы рядом с повозкой.
— Ирма?! Ирма, племянница моя?! Что ты тут делаешь?! Я тебя чуть было…
Дядя Вольфганг смущенно крякнул и убрал плетку.
— Дядя-а! — Ирма спрыгнула с повозки и бросилась к мужчине. Свита, человек десять, остановилась окружив повозку полукольцом. Якоб быстро пробежал глазами. Левые уши… Белых прядей нет… Меди не видно, но дворяне ее носят редко… А вот пистолеты — есть…
Грибная нечисть, не выносящая запаха сгоревшего пороха, не могла пользоваться огнестрельным оружием.
— Ирма, доченька, что ты здесь делаешь? Одна? В таком виде?
Дядя спрыгнул с коня и обнимал новообретенную племянницу.
— Ты же должна была… Твой отец писал, ты вышла замуж.
— Понимаешь, дядя…
— Сбежала?! Сбежала от мужа?! Ах-ха-ха! Узнаю, узнаю кровь сестренки! А отец?
— Отец хотел вернуть меня мужу…
— И его узнаю, старика Альберта! Пусть сгорит мир, но свершится правосудие! Ну, я не такой строгий, но ты должна мне все рассказать. Обещаешь?
— Да, дядя.
— Ну, так чего время терять? У меня тут были дела неподалеку, но раз тут такая неожиданная встреча — побоку дела. Едем!
На его взмах рукой подвели свободного коня с дамским седлом. Ирма подошла к коню, остановилась…
Неловко взглянула на Якоба.
— Да, а это кто такой? — проследил за ее взглядом дядя Вольфганг.
— Это…
А хочет ли дядя знать, кто такой Якоб? Нужно ли ему даже его имя? Дворяне не интересуются крестьянами. А она — дворянка. Да, за время путешествия она с этим крестьянином несколько сблизилась, но путешествие закончено. Пора вспоминать о дворянском достоинстве.
— Это… крестьянин. Он подвез меня…
— Держи, — граф щелчком бросил Якобу серебряную монету, — Заслужил!
Ирма попыталась поймать взгляд Якоба, но не успела.
— Спасибо, господин, — поклонился он.
А когда выпрямился, его глаза были спокойны и холодны.
— Но… — Ирма на мгновенье замялась.
— Что такое? Или он осмеливался вести себя с тобой грубо?
"…Этот барон — или очень смелый, или очень глупый…"…Звон пощечины… "…Не перебивайте и слушайте!.."
Граф понял замешательство Ирмы по-своему:
— Эй, ребята!
— Нет, нет, дядя, что ты! Наоборот, он выручал меня…
…Разваливающаяся на куски ядовитая тварь… Шевелящиеся поющие грибы…Клыкастый конь, бросающийся в их сторону…Поднимающийся мертвец с проросшими в мозг нитями грибницы…
— Ну что ж, — сказал граф, — Раз выручал…
Он отстегнул от пояса и бросил Якобы кошелек:
— Доволен?
— Да, господин, — склонился Якоб в поклоне, — Благодарю вас, господин.
— Благодари госпожу, дурень!
— Спасибо вам, госпожа, — Якоб поклонился Ирме, — Вы поступили очень благородно. Госпожа.
Кавалькада развернулась в сторону столицы. Ехавшая последней женщина в мужском костюме уколола парня острым взглядом, но он не обратил на это внимания.
"Разве я не права? — думала Ирма, покачиваясь в седле, — Разве я поступила неправильно?"
"Он — крестьянин. Я — дворянка. Между нами не может быть других отношений, кроме приказов и подчинений. Да, он спасал меня. Но ведь я приказала ему это сделать. Разве смысл жизни крестьян не в том, чтобы исполнять приказы господ?
Чего он от меня ждал? Что я приглашу его в гости? К дяде Вольфгангу? Что я поцелую его, как благородного рыцаря? Что я выйду за него замуж?
Разве я не права?
Разве я поступила не благородно?"
"Вы правы, госпожа Ирма, — думал Якоб под скрип колеса медленно приближающийся к столице, — Вы поступили вполне благородно.
Крестьяне нужны только для того, чтобы господа могли им приказывать, и не должны требовать ничего в ответ. Мы же не благодарим коня, который вспахал нам поле, не так ли, госпожа Ирма?
Благодарность — она для равных. Для таких же господ, как и вы. А для крестьян — в лучшем случае, монета. Чаще — "Пошел вон!". Именно так поступают благородные господа с низкородными.
Так что, вы правы, госпожа.
Вы поступили ОЧЕНЬ благородно…"
Якоб выпрямился, сморгнул — заходящее солнце резало глаза — и вздохнул.
Скоро столица, но сегодня он до нее доехать уже не успеет. Темнеет. Нужно ехать до ближайшего придорожного трактира. А то на ночлег ночью никто не пустит. Кто знает, вдруг это ночная нечисть стучится в дверь?
Знакомому бы открыли, но кто знает его здесь, в десятках миль от дома?
— Здравствуй, Якоб.
На дороге стоял немолодой человек в потертой крестьянской одежде. Улыбка блестела из-под полей закрывавшей глаза шляпы. Широкополой войлочной шляпы, какой не носил ни один человек уже лет сто.
Глава 16
Якоб незаметно сжал медную рукоять:
— Кто ты? И откуда меня знаешь?
Незнакомец улыбнулся еще шире и подкинул на ладони монету:
— Так что? Подвезешь меня? За медный грош?