Ксеноцид

— Нет, — удивилась Му-пао. — Ничего такого не было. Хотя, конечно, я ни разу не видела, как боги говорят с ним.

— Конечно.

— Он просто не хочет, чтобы ты уходила, — добавила Му-пао.

— Я, наверное, все равно уйду, — ответила Ванму. — Но сначала объясню ему, почему дому Хань не будет от меня никакой пользы.

— О, конечно, — согласилась Му-пао. — От тебя с самого начала не было никакой пользы. Но это вовсе не значит, что ты никому не нужна.

— Что ты имеешь в виду?

— Счастье может основываться как на вещах полезных, так и на полностью ненужных.

— Это высказывание хозяина?

— Это высказывание толстой старухи на пони, — фыркнули Му-пао. — И запомни его.

Когда Ванму вошла в личный кабинет Хань Фэй-цзы, она не заметила признаков того волнения, о котором говорила Му-пао.

— Я говорил с Джейн, — сказал он. — Поскольку, считает она, ты знаешь о ее существовании и веришь, что она не является врагом богов, будет лучше, если ты останешься.

— Значит, я теперь служу Джейн, — уточнила Ванму. — И должна буду стать ее доверенной служанкой?

Ванму вовсе не хотела, чтобы ее слова прозвучали насмешливо; мысль о служении нечеловеческому созданию даже несколько заинтриговала ее. Но хозяин Хань отреагировал так, будто она бросила ему вызов, и попытался смягчить ее.

— Нет, — ответил он. — Никому ты служить не будешь. Ты действовала мужественно и честно.

— Однако вы позвали меня назад, чтобы я продолжала выполнять условия контракта.

Хань Фэй-цзы склонил голову:

— Я позвал тебя назад потому, что кроме меня ты единственная знаешь всю правду. Если ты уйдешь, я останусь в этом доме совсем один.

«Но почему, у вас же есть дочь?» — чуть не вырвалось у Ванму. Еще несколько дней назад это было бы справедливо, потому что хозяин Хань и госпожа Цин-чжао были настолько близки, насколько вообще возможно между отцом и дочерью. Но сейчас между ними встала непреодолимая стена. Цин-чжао жила в мире, где казалась самой себе преданной служанкой богов. Она пыталась быть снисходительной к временному «помешательству» отца. А Хань Фэй-цзы избрал себе мир, где его дочь и общество находились в рабстве у Конгресса, и только он знал истину. Им никогда не докричаться друг до друга — пропасть между ними слишком широка и слишком глубока.

— Я остаюсь, — промолвила Ванму. — И буду служить вам, чем могу.

— Мы будем служить друг другу, — ответил Хань Фэй-цзы. — Моя дочь обещала учить тебя. Я продолжу твое образование.

Ванму коснулась лбом пола:

— Я недостойна такой щедрости.

— Нет, не надо, — мягко поднял ее Хань Фэй-цзы. — Теперь мы оба знаем всю правду. Боги не говорят со мной. Передо мной твой лоб никогда не должен касаться пола.

— Мы должны как-то уживаться в этом мире, — возразила Ванму. — Перед говорящими с богами я буду обращаться с вами с должным почтением, потому что того требуют законы планеты. А вы, по той же причине, должны обращаться со мной, как с обыкновенной служанкой.

Лицо Хань Фэй-цзы исказилось от горечи:

— Но в этом мире считается также, что когда человек моего возраста забирает у своей дочери молоденькую служанку, то, значит, он собирается использовать ее в постели. Ну что, и здесь мы будем следовать обычаям?

— Это не в вашей природе воспользоваться мной для такого, — покачала головой Ванму.

— Не в моей природе и принимать твои унижения. До того, как я узнал правду о постигшем меня горе, я действительно принимал от других людей подобные знаки внимания. Я искренне верил, что на самом деле они почитают не меня, а богов.

— Но ничего не изменилось. Те, кто верит, что вы говорящий с богами, выражают почтение богам, тогда как люди, в душе нечестные, пользуются этим, чтобы польстить вам.

— Но ты-то честна. И ты не веришь, что боги разговаривают со мной.

— Я не знаю, говорят с вами боги или нет, как не знаю, обращались ли они вообще к кому-нибудь и способны ли они на это. Я знаю одно: не боги заставляют вас и остальных людей исполнять эти глупейшие, унизительные ритуалы — в этом виновен Конгресс. Однако вам приходится следовать ритуалам, потому что того требует ваше тело. Умоляю, позвольте и мне продолжать унижаться перед вами, ведь именно этого ждут от людей моего положения на Пути.

Хозяин лишь мрачно кивнул:

— Ты мудра не по годам, Ванму.

— Я обыкновенная глупая девчонка, — усмехнулась Ванму. — Будь у меня хоть капля мудрости, я бы попросила вас услать меня отсюда подальше. Делить дом с Цин-чжао грозит мне неприятностями. В особенности если она заметит, что я близка к вам, тогда как от нее вы отказались.

— Опять ты права. Я проявил эгоизм, попросив тебя остаться.

— Да, — согласилась Ванму. — Однако я остаюсь.

— Но почему? — удивился Хань Фэй-цзы.

— Потому что не хочу возвращаться к прежней жизни, — грустно ответила она. — Я теперь слишком много знаю об этом мире и о Вселенной, о Конгрессе и о богах. Если я вернусь домой и начну притворяться, будто ничуть не изменилась, то до конца жизни буду ощущать в горле привкус яда.

Хань Фэй-цзы еще раз мрачно кивнул, но затем улыбка пробежала по его губам, и он расхохотался.

— Вы смеетесь надо мной, хозяин?