Ксеркс

   - Ах ты, падаль, — кивнул Формий, погрозив кулаком пленнику. — Наконец-то и честный человек получит возможность порадоваться. То-то будет веселье, когда Зевс прихлопнет за тобой крышку Тартара.

   - Тихо! — скомандовал наварх, смущённый яростью Формия, завываниями Лампаксо и стенаниями Хирама. Найдётся ли хотя бы один человек в здравом уме на борту этого корабля?

   - Если тебе угодно, мой добрый наварх, выслушай меня, — наконец разомкнул свои уста третий из эллинов.

   - Кто ты?

   - Проревт с «Алкионы», мелосского судна. Но обо мне потом. Если тебе дорога Эллада, потребуй, чтобы Хирам сказал, где он спрятал послания, полученные в Трезене от изменников.

   - Хирам? Великий Аполлон! Тот самый, который всегда ползал возле Ликона на Истме. Если он действительно везёт с собой письма, я сумею найти их. Ну, — голос Кимона сделался суровым, — где письма?

Посеревший, как труп, Хирам едва сумел разомкнуть губы:

   - Формий ошибается. Твой раб не знает, о чём идёт речь.

   - Ну да! — воскликнул Кимон. — Ложью от тебя воняет, как чесноком. Будешь молчать? Но я творю чудеса не хуже Асклепия, и у меня говорят даже немые. Верёвку и шкворни, Наон.

Названный мореход обмотал верёвкой голову финикийца, вставив в неё у затылка шкворень.

   - Крути, — скомандовал Кимон, и двое моряков схватили финикийца за руки.

Наон натягивал верёвку всё туже и туже. Звериный стон сорвался с уст финикийца. Глаза его выкатились из орбит, но он молчал.

   - Ещё, — приказал наварх, и на сей раз смертный стоп изошёл из груди Хирама:

   - Пожалей! Смилуйся! Голова моя раскалывается. Я всё скажу!

   - Говори быстро, пока не вытекли мозги. Наон, ослабь верёвку.

   - В мачте. В каюте. — Хирам по одному выплёвывал слова. — Там есть колышек. Его надо вытащить, а за ним тайник. Там и найдёте письма. Горе! Горе! Да будет проклят тот день, когда я появился на свет. Да будет проклята моя мать, выносившая меня.

Несчастный повалился на палубу, прижимая руки к вискам. Теперь на него не обращали внимания. Кимон сам сбежал в каюту и вынул колышек из гнезда. В нише обнаружились туго свёрнутые, плотно исписанные листки папируса, запечатанные печатью. Наварх повертел их с любопытством, а потом на глазах мореходов прислонился к мачте, сделавшись едва ли не бледнее Хирама. Кимон сунул письма в руки находившегося рядом проревта.

   - Узнаешь эту печать? Говори правду.

   - Незачем уговаривать меня, наварх. Печать простая: Тезей убивает Минотавра.

   - И кто же, во имя Зевса, пользуется в Афинах такой печатью?

После недолгого молчания побледнел и проревт.

   - Уж не хочешь ли ты сказать...

   - Демарат!

   - Почему бы и нет, — произнёс доселе молчавший пленник, подошедший поближе и стоявший теперь возле Кимона.

Голос его на сей раз прозвучал иначе, и наварх вздрогнул.

   - Фемистокл сейчас на борту «Навзикаи»? — спросил бывший пленник, а Кимон глядел на него, не в силах вымолвить ни слова, спрашивая у себя самого, не сошёл ли с ума и он.

   - Да... Но твой голос, лицо, манеры...

Незнакомец прикоснулся к его руке:

   - Кимон, неужели я настолько переменился, что ты не узнаешь меня?

Сыну Мильтиада сил было не занимать. Он с усмешкой смотрел на муки Хирама и бестрепетно вышел бы навстречу собственной смерти. Но сейчас дрогнул и он. С криком сразу и радости и удивления он обнял освобождённого пленника. Изменник он, не изменник — какая разница! Кимон забыл обо всём, увидев перед собой давнего друга.

   - Друг моих детских лет!

Оба расцеловались. «Навзикая» была уже рядом, готовая прийти на помощь, если «Бозра» окажет сопротивление.

Фемистокл находился в своей каюте в обществе Симонида, когда к нему явились Кимон и Главкон. Выслушав наварха, флотоводец принял нераспечатанный пакет и велел поэту и Кимону удалиться. Едва ноги их затопали по лестнице, Фемистокл повернулся к изгнаннику и приказал:

   - Говори.

Главкон рассказал всё, как было: о стычке на холме, о том, как их с Формием захватили в его доме, о том, как явился Демарат со своей похвальбой, и о плавании, о погоне. Сын Неокла не торопил его, однако раз или два задал вопрос. Потом он осведомился:

   - А что скажет Формий?

   - То же самое. Спроси его сам.

   - Гм! Он честный человек и не обманет ни в чём, кроме цены на рыбу. Тогда вскроем пакет.

Фемистокл действовал чрезвычайно осторожно. Достав кинжал, он разрезал папирус так, чтобы не повредить ни печать, ни письмо. Вынув письмо, он принялся разгибать листки и разглядывать их.

   - Та же рука, — наконец сказал он.

Флотоводец был спокоен, и не знакомый с ним человек решил бы, что он занимается привычным делом. Кое-какие листы он просто проглядывал и откладывал в сторону. Очевидно, они не представляли большого интереса. Он уже перебрал половину посланий, и Главкон видел, что сын Неокла хмурится всё больше и больше.

Наконец Фемистокл проговорил одно слово:

   - Тайнопись.