Ксеркс

После возвращения в Афины, в дом, преображённый в подобие персидского дворца, все князья и полководцы ходили на цыпочках. Какое-то решение будет принято? Вдруг объявившийся Ксеркс, трясясь от ярости, провозгласил пронзительным голосом:

   - Повелеваю, чтобы крошечный Саламин без промедления соединили с материком!

Князья и полководцы застыли как статуи, ничего не понимая и глядя перед собой с отвисшими челюстями.

   - Я хочу сказать, — продолжил Ксеркс в прежнем гневе, — что вы должны соединить вместе финикийские транспортные суда, связать их канатами так, чтобы получился мост или стена. Тогда мы ещё сумеем одолеть греков.

Стиснув кулаки, он исчез за хлопнувшей дверью. Оказавшись в уединении, царь сел и, уставившись в пол, принялся размышлять о том, каким образом послать весть в Сузы об этом злосчастном дне. Написать дяде Артабану? Или Атоссе?

Мардоний попросил принять его, и у Ксеркса не хватило отваги отказать собственному шурину и главнокомандующему. Князя впустили.

   - Чего тебе ещё нужно? — бросил вошедшему Царь Царей.

Мардоний, бледный как полотно, стоял перед полным ярости Ксерксом, сидевшим на троне. Полководец, ощущавший на себе вину за неудачи в начатой по его наущению войне, заговорил:

   - О, Ксеркс, мой повелитель и шурин! Скажи мне, ибо мы сейчас наедине, хочешь ли ты дать грекам ещё одно морское сражение? Или задуманный тобою мост через пролив уловка, которая должна заставить греков дать нам генеральное сражение и помочь в их преследовании?

   - Не знаю я, — бросил Ксеркс, вращая глазами. — Ничего я теперь не знаю.

Тогда Мардоний продолжил голосом, полным самого искреннего глубокого чувства, ибо он был наделён благородной душой, несмотря на то что явился вдохновителем этой войны:

   - О, царь! Не оплакивай более случившееся при Саламине! Не считай наши потери невозместимыми! Успех войны зависит не только от кораблей. Разве я, Мардоний, оставил тебя? Разве исчезло твоё колоссальное сухопутное войско, вся твоя пехота и конница? Разве есть у кого-нибудь войско большее? Разве есть у кого-нибудь войско равное? Греки могут воображать, что добились своей цели, но они не оставят своих кораблей, на палубах которых обретают такую силу, чтобы сразиться с нами на суше. А тех, кто сейчас противостоит нам, мы одолеем без труда. Мой царь, поверь своему Мардонию. Мы немедленно выйдем штурмовать Пелопоннес. Или ты хочешь передохнуть? Войско наше не утратит своего духа, если тебе нужна передышка. Греки истощены, они ещё станут твоими рабами. Ещё наступит время, когда ты взыщешь с них и за нынешнее, и за прошлое. Они ещё заплатят тебе и за Марафон и за Саламин. Но если ты предпочтёшь вернуться в Персию, выслушай мой совет, о, царь!

Мардоний был глубоко растроган. Истинно будет сказать, что благородная душа его не умела предвидеть будущее, однако растрогана она была самым искренним образом. Преклонив одно колено перед Ксерксом, он сказал:

   - О, царь, позволь нам не сделаться посмешищем для этих греков. Персы исполнили свой долг безукоризненно. Персы сражались как львы. Во всём виноваты наши трусливые союзники — финикийцы, египтяне, киприоты и киликийцы, не выполнившие свой долг. И за их деяния мы с тобой не несём никакого ответа. Поверь мне, Ксеркс!

Осмелившись прикоснуться к руке царственного шурина, Мардоний продолжил:

   - Если тебе не угодно оставаться здесь, возвращайся домой с большей частью войска, а мне оставь не более трёхсот тысяч. Клянусь, я или заставлю греков склонить свои выи под твоё ярмо, или погибну.

Ксеркс был глубоко растроган. Он поглядел на Мардония долгим взором, восхищаясь благородной душой своего родственника. Напряжённый драматизм мгновенно покорил царя, ибо он был подвержен эстетическим порывам. И замысел поэта-воина, который тот намеревался воплотить в стихи, произвёл бы самое глубокое впечатление на Царя Царей. Ксеркс обязательно восхитился бы Эсхиловыми «Персами», получи он только возможность услышать и увидеть трагедию, посвящённую его собственной судьбе. И, покоряясь чувствам, ощущая прилив братской нежности, Ксеркс открыл родственнику свои объятия. И если сделал он это весьма драматическим жестом, то неосознанно. Царь Царей обнял по-прежнему коленопреклонённого Мардония, привлёк его к себе и сказал:

   - Мардоний! Ты истинный герой, к тому же наделённый благородной душой.

После этого эмоционального порыва Мардоний обратился к сути:

   - Тогда пусть состоится совет с братьями, зятьями, шуринами и племянниками, на котором мы решим, что делать дальше.

Ксеркс согласился. И, как следует посоветовавшись с братьями, зятьями, шуринами и племянниками — несколько раз обежав взором зал, наполненный великим множеством полководцев, — Царь Царей молвил:

   - А где у нас царица галикарнасская? Почему здесь нет Артемизии? Пошлите за царицей галикарнасской! Она героиня, и я хочу самым внимательным образом выслушать её совет.