Ксюша

Мою драгоценность, мою хрупкую нежность. Ее белые пальцы стали неестественно бледными, губы, словно обескровленные приоткрылись, но я не слышал дыхание. Оно исчезло.

А как же...

Ксюша? Ксюшаааа!

Не знаю, кричал ли на самом деле, но в горле саднило, словно от вопля, от дикого животного вопля, которым я хотел докричаться до нее. Чтобы услышала, чтобы не смела уходить!

Теплые пальцы в латексных перчатках опустились на мое плечо и сжали его, и вкрадчивый голос в последний раз спросил:

- Кого нам спасать?

****

Эпилог

Мишка топал ко мне на ходунках, не замечая разбросанных вокруг игрушек и весело хохоча. Он уже хотел ходить, но большой как медвежонок, сложно управлялся со своим весом, так и не научившись ползать.

У него уже начали прорезаться зубы, и бессонные ночи становилось все сложнее переживать. Поспать бы, хотя бы часок. А лучше два.

- Миш, а Миш, может баюбай? - Потряс перед сыном игрушкой, получая лишь новою порцию смеха. - Не, не хохотушка, а баюбай?

Может покормить его? Это должно помочь.

Сходил на кухню, привычно развел в баночке смесь и, поднимая своего богатыря их ходуль, включил над кроватью мобиль, сунув пищу в цепкие рученьки с крепкими пальчиками.

Мой сын.

Это стало понятно, только когда я взглянул на него. Миша смотрел на меня серо-голубыми глазами и внимательно, будто запоминая, рассматривал.

Даже не кричал, умиляя меня своим тихим характером. Упрямый, он лишь промолчал бы, забери у него игрушку, но стоило только отвернуться, как она у него в руках.

Мишка плюхнулся на подушку и присосался к бутылочке, рассматривая летящие облачка над головой и прислушиваясь к ненавязчивой музыке, что лилась из китайского спасения за тысячу рублей. Да хоть три, лишь бы помогала.

Я смотрел на темные завитки волос на его голове, чувствуя не с чем не сравнимый запах ребенка, и уложив его поудобнее, рассматривал длинные в маму реснички и мою ушную раковину.

Мишка кимарил и, в конце концов, его глаза совсем закрылись, а рот приоткрылся. Умилительное зрелище.

Жаль, что Ксюша не видит.

Казалось, я думал о ней постоянно. Все время. И мне было мало. Мне бы жизни не хватило ей насытиться, а сейчас, когда появился Миша....

На работе, дома, я все время думал о ней.

Мне постоянно хотелось целовать ее, обнимать, сжимать и невозможность это сделать сводила с ума.

Я сделал, что обещал ей, дал делу ход и этого гребаного шизика закрыли в лечебнице до конца его дней. Я даже приплатил кое-кому, чтобы из его головы навсегда исчезло имя Ксюши Рыбки и всего, что с ней связанно.

Документы, что оставила Наташа и ее письмо, не смотря на давность лет все же пригодились. Общественность гудела, требуя справедливости, которая не восторжествовала шестнадцать лет назад, забрав жизнь молодой девушки. Всюду слышались подробности и каждый говорил об этом и знал подонка в лицо, чтобы при встрече плюнуть в рожу. Мне было ровно.

Радовало только то, что все уже закончилось, и пусть не так как хотелось бы, я был бы не против чтобы он до костей сгнил в тюрьме, но все же.

Вспоминая все процессы, лицо этого подонка и поддержку что выражали люди, я радовался, что смог добиться этого ради своего ребенка. Ради того, чтобы он спокойно рос.

Проснулся, чувствуя прохладные ладони на плечах, скользнувшие к торсу и сон как рукой сняло.

Она, наконец-то пришла, сквозь дрёму я поймал родное тело, что чуть округлилось после прошедших родов, и прижал к себе, вдыхая сладкие спелые персики.

Всегда будет ее мало. Мало до тошноты, до безумия.

- Как прошло?

- Не плохо. Прости что разбудила. - Она скользнула вверх, прижимаясь к моим губам, судя по нежности и страсти ни капли, не сожалея, что я проснулся.

- Ничего.

- Ты хоть что-нибудь ел? Я так голодна, готова мамонта съесть. - Пожаловала жена и ладонью погладила Мишину макушку. - Он долго спит?

- Не знаю. Я с ним уснул. - Признался я, взглянув в окно и понимая, что солнце уже село.

- Вы такие засони. Опять будет всю ночь гулять. Сам с ним сидеть будешь?

- Я с ним уже сидел.

- Ты с ним уже спал. - Пожурила она, в потёмках натыкаясь на мой рот. - Я так соскучилась. Если бы ты знал.

- Я больше, Ксюш, я больше.

Прижал ее к себе, целуя, проваливаясь в эту сладости, до которой был голодный как дикий пёс.

Я тогда думал, что потеряю ее. Не мог ответить врачу, смотря на свою малышку, чувствуя, как сердце крошится в стеклянную крошку. Сдавил ее волосы на затылке, подтягивая к себе и раненным зверем завыл:

- Вернись, девочка! - И она задышала.

Аппарат вновь запикал, подсказывая, что сердце бьётся. Ее сердце бьётся. Она услышала и вернулась ко мне, моя маленькая рыбка.

Меня хотели выгнать, но я вцепился в ее постель, не в силах заставить ноги идти, оторваться от нее сейчас, оставить. Услышал, как закричал мой сын, смотря за тем, как тихонько дышит моя малышка в кислородную маску.

Я думал, что потерял ее.

- Сынок, принимайте. - Женщина улыбнулась, явно вымотанная, она протянула мне кулечек с моим сыном и я заплакал.

Держал его на руках, чувствуя вес живого тельца, моего ребенка и стирал скупые слезы, обещая, что сделаю все, для того чтобы они были счастливы.