Кстати о любви (СИ)

Подбородок задрожал. Ходуном заходил. Почти заклацали зубы. А Руслана никак понять не могла — жарко ей или холодно. Лицо горело, а хотелось обхватить себя руками и греться, покуда тело не перестанет сотрясать крупная дрожь, унять которую она не могла. Растерялась. Не сразу сообразила. Несколько долгих секунд понадобилось. Вдох-выдох-вдох-выдох. Залужная — его жена. Та самая жена, с которой он разводится. Говорит, что разводится.

— Простите, мне нужно к Егору, — пробормотала Руслана, но оставалась стоять на месте, не в силах и шагу ступить.

— Не питай ложных иллюзий, что он со мной разведется, — продолжала Залужная. — Он ведь обещал? Не разведется… У нас будет ребенок, о котором мы давно мечтали.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Несколько секунд, чтобы подумать. Чтобы найти хоть одну зацепку. Чтобы понять, почему она ей не верит. Пофиг на дрожащие руки. Не верит. Росомаха мрачно усмехнулась и почти спокойно ответила:

— Я полагаю, вы не особенно осведомлены о наших отношениях, госпожа… Залужная, да? Если исходить из вашей логики, то он не должен был приглашать меня сюда. А он пригласил. Противоречие.

— Я вернулась несколько раньше, чем мы планировали, — со снисходительностью принцессы принялась объяснять Ольга. — Беременность меняет женщину. Понимаешь, что семейные ценности важнее любого дела, карьеры, общественного признания.

— Чушь! Мы почти живем вместе, вас не было, так не бывает! Он бы не стал, у него характер!

— Именно потому он добивается поставленной цели.

— Да какой цели, господи? Интервью с Антоном? Вы с ума сошли? Столько времени — ради интервью?

— И ради меня.

— То есть это вы просили его спать со мной? — опешила Руслана.

— Допустимые потери. В конце концов, моногамия мужчинам не свойственна.

— Моногамия… — тупо повторила Руська. Только сейчас начало доходить еще одно — важное. Беременность. Его жена беременна. Это больно не ударило. Это было всего лишь штрихом.

«Я никогда не буду тебя обманывать». И снова не сказал ни слова.

И проклятое интервью. В голове вспыхнула картинка. Егор в ее дверном проеме в джинсах с дырками и куртке орехового цвета. Вечер. Конфеты. Корвет. И его готовность ехать куда угодно. Тогда все началось. Именно тогда, не раньше. Раньше он вообще о ней не вспоминал. И разговор с Залужной. Незадолго до этого. Озерецкий. Тоха. Корвет. Ульяновка. Она сама его поцеловала — ему и делать ничего не нужно, только не сопротивляться.

— Значит, вы разрешили ему спать со мной, — хохотнула Руслана, внимательно разглядывая красивое эффектной красотой лицо Ольги. — Уговаривать хоть не пришлось? Делать из мужика шлюху — это как-то…

Залужная рассмеялась в ответ.

— Зато и тебе перепало, и даже бесплатно. Помощь нуждающимся.

Вряд ли ее можно было сильнее унизить. Но Ольга явно старалась.

— У вас очень… — Руслана помедлила, обдумывая свои слова, — очень сплоченная семья. Такое самопожертвование… Но вы его в следующий раз… как-то… так не юзайте — доведете до импотенции, вам же страдать.

— Это уж мы как-нибудь без тебя разберемся.

— Удачи в разборках! — отозвалась Руська, еще некоторое время посмотрела на идеальное, без единой неправильной черты лицо Залужной. И вдруг поняла, чего хочет. Хочет отчаянно — до боли. До слез, которые, суки, щипали глаза. Увидеть Егора. В последний раз увидеть Егора и разобраться, что чувствует. Она снова дернула пуговицу, запоздало сообразив, что та осталась в ее руке. А потом резко развернулась и все-таки отправилась к эскалатору. Назад не оборачивалась. Олиного лица в этот момент не видела. Да и того, что перед ней, — не видела. Ничего не видела.

Будто бы вернулась на семь лет назад. Клуб и музыка. И дергающиеся потные тела. И Лёнькин пьяный гогот: «Да похер, что мышь полевая! При таком бате можно и с мышью прожить! Для души и тела у меня Инка есть, а с этой потом разведусь». Она за все годы не вспоминала так четко, так ясно — а сейчас словно заново проживала. Заново. Только еще больнее. А ведь думала, что сильнее не бывает, не болит сильнее.

Она верила Егору так, как никогда никому не верила.

Она раскрылась перед ним так, как никогда ни перед кем не раскрывалась. Обнаженная стояла — наизнанку себя выворачивала. Только перед ним.

Она впустила его в себя так, как никогда никого не впускала. Дверь нараспашку открыла.

Десять дней назад. В ту безумную новогоднюю ночь.

Лучше бы не было этих проклятых десяти дней! Они все решили. Они все определили. Они превратили ее в существо, которое бьется в конвульсиях, но и остановиться, упасть и сдохнуть не может. Хотя если бы ее кто пристрелил — было бы гуманнее.

Когда Руслана входила в ресторан, она уже почти ничего не помнила. В голове только отчаянно пульсировало. И сердце ухало о грудную клетку — отдаваясь во всем теле.

Людей было много. Столы расставлены так, чтобы оставить место для танцев. На сцене надрывалась какая-то певичка — может быть, даже из известных. Руся не прислушивалась. Сунула пуговицу в карман пальто и стала оглядываться по сторонам в поисках Егора. Должна была заметить быстро — он высокий. А все не замечала.