Ктида, или «Лёд в пламени» (СИ)

— Я не знаю… — Бард немного помолчал. — Понимаешь, недавно мне представилось, что ты внезапно погиб… Ну, не по-настоящему, а только представилось, виртуально. Ведь идёт война, и всякое на ней может произойти. Так вот, даже от представления такого ненастоящего события я сильно расстроился и… И потом написал стихи о тебе. Если хочешь, я прочту.

Метель опустил голову и, глядя в ледяной пол, негромко сказал:

— Прочти. Ещё никто не писал обо мне стихи.

— Тогда слушай, только не смейся…

Мы с другом вдвоём любовались закатом,
И звёзды считали в небесной дали,
А ныне на панцире льда покатом,
Останки горят его в снежной пыли.

Он радостью жизни был доверху полон,

Отважно сражался, над смертью смеясь,
Но вражьим жестоким железным уколом
Безжалостно сброшен в горящую грязь.

Мы бились отважно — враги наседали,

И плавился камень, и плавился лёд…
«Не бойтесь, ребята, — сказал он, — едва ли
Нам жизни дано миллион лет вперёд!

Не важно, как долго мы были живыми —

Величие жизни измерит лишь смерть!
Нам выпало счастье быть в дни огневые
Не сметь сомневаться, и трусить — не сметь!

Давайте ударим врага мы отважно,

Давайте навалимся всею гурьбой,
Я знаю, лишь трус умирает дважды.
Но вы же не трусы! Смелее за мной!»

Жестокого боя свершив быстротечность,

Рванувшись в атаку сквозь крошево льда,
Мой друг, пошатнувшись, шагнул прямо в вечность,
Из мира живых уходя навсегда…

Он рухнул на землю прострелянным знаменем,

Споткнувшись, застыла Земля не дыша,
А в яростных вихрях смертельного пламени
Горело не тело — пылала душа.

И доблестным пылом его удостоены,

Мы в этом бою не остались в долгу!
А жизнь и надежды отважного воина
Рассыпались искрами в белом снегу.

Слабеющим взором, подёрнутым инеем,

Прощальный луч Солнца, поймав сквозь пургу,
Шепнул он: «Какие они красивые —
Блестящие льдинки на белом снегу».

Потух его взор, и не стало в нём жизни…

Чтоб тело его не досталось врагу,
Струя огнемёта пропела тризну,
И льдинки сверкнули на белом снегу…

Я грустно молчу — не умею иначе,

Я плакать физически не могу!
Пускай же вместо меня поплачут
Хрустальные льдинки на белом снегу…

Бард весь извёлся, пока Метель, опустив глаза в лёд, долго молчал. Наконец тот, вздохнул и тихо сказал:

— Уверен ли ты, что эти стихи посвящены мне?

— А как же! — удивился Бард. — Конечно! Я же их для тебя написал! И у меня только один друг — ты.

— Я их не заслуживаю, — почти прошептал Метель.

— Да что ты! — ещё больше удивился Бард. — Конечно, заслуживаешь! Да ты сам не знаешь, какой ты хороший! Вот ещё немного подучишься метко стрелять из пушки и станешь совсем…

— Спасибо тебе, Бард, — тряхнув головой и как-то странно шмыгнув носом, сказал Метель. — Можно мы не будем сейчас тренироваться в стрельбе из пушки, а я просто пойду, поброжу по ледяным залам? В одиночку.

— Да, да. Конечно, можно. Только наружу не выходи без меня, мало ли что. И не забывай предъявлять встречным свои знаки отличия. Вдруг, какой-нибудь новенький появится, который тебя не знает.

— Не волнуйся, Бард, никуда не выйду и всё предъявлю как надо…»