Кто боится вольных каменщиков

Зафиксировав себя (пусть не полностью) исторически, конституционно и в терминах рутины и этикета и установив практику и способ своего постоянного и непрерывного самоописа-ния в протоколах и документах, Великая Ложа продолжала свое развитие в третьем десятилетии восемнадцатого века. Со стороны можно было видеть только внешнюю поверхность. Эта поверхность проявляла себя как серия встреч, процедур, маршей. обедов, тостов («пусть по кругу будут произнесены здравицы благородных масонов; их похвалы пусть прозвучат под сводами Высокой Ложи»), предложений, назначений на должности, одежд, знаков, драгоценностей («Мастера и Смотрители Лож никогда не должны посещать Ложу без своих Драгоценностей и Одежд…» (с. 159), фартуков и т. д. Со стороны все это выглядело как феномен человеческого общения, символизм которого еще не был объяснен участниками, а ритуалы еще не разоблачены оппонентами. Тем временем, в период управления Ложей Великих Мастеров графа Далкейта (который позднее стал герцогом Баклейкским) и герцога Ричмондского, когда число лож достигло пятидесяти, мы наблюдаем появление первого антимасонского комментария извне, в форме пародии и сатирических стихов, а также более серьезной критики изнутри, сосредоточенной на недостатках и ошибках Конституций Андерсона 1723 г., в особенности их «исторического» аспекта. «Рыцарь», сатирическая поэма (1723), упоминает масонов вместе с розенкрейцерами: «Он знал все, что было написано или сказано по розенкрейцерскому ремеслу… и мог рассказать много ученых вещей. Об Узлах и Чарах, и о Ночном Заклятии, которое заставляет дьявола стоять как Смотрителя… очарование для масонов и шарлатанов[81], которое должно быть написано Золотыми Буквами…» и т. д.[82] Пресловутый Памфлет Бриско (1724, 1725)[83] очень резко критикует ошибки и упущения Андерсона, и хотя ничего существенного не известно о его авторе, возможно, что существует связь между ним и автором Рыцаря, поскольку они оба говорят о розенкрейцерах как имеющих общее с масонами происхождение: «Братья того же Братства, или Ордена, производящие себя от Гермеса Трисмегиста». Памфлет является своего рода попурри, исторические ляпсусы и вольности которого намного превосходят то, что мы видели у Андерсона и в Конституциях Робертса, если только это не является намеренной пародией. «Исправляя» Андерсона, его исправления кажутся не менее фантастическими, чем библейские конъектуры Андерсона, хотя автор ругает последнего за то, что он «впал в великие заблуждения по причине того, что не помнит Писание, которое они читают, или должны читать каждый день». Лучшей иллюстрацией чрезвычайной исторической наивности Бриско будет, возможно, такое его замечание: «… я стыжусь того, что наш автор не попытался доказать, что либо царь Соломон, либо царь Хирам были однажды почтены Достопочтенным Отличием или Кожаным Фартуком…» Масонская терминология памфлета, однако, является вполне современной, поскольку автор говорит о «Великой» и «Партикулярных» Ложах, «Мастерах» и «Членах» как двух степенях и т. д., что ясно показывает его принадлежность к той же масонской среде, что и у Андерсона.

Первое в ряду организационных изменений имело место в течение того срока, когда Великим Мастером был лорд Пэйс-ли, когда было решено, что Мастер Партикулярной Ложи, вместе со Смотрителями и определенным числом Братьев, могут ставить Мастеров и создавать Дружественные Цеха — ранее этим правом обладала только Великая Ложа. Вероятно, примерно в это время (около 1725), или немного позже, была основана первая Ложа в Париже и началась великая экспансия. Еще более важно такое, казалось бы, незначительное изменение, как введение Третьей Степени — Мастера Масона, наряду с Мастером Ложи. Таким образом была создана структура, по-видимому настолько же необходимая для внешнего распространения масонства «по всему земному шару», как «история», пусть даже легендарная, была необходима для внутренней идеологической консолидации. В атмосфере растущей напряженности между Тори (т. е. бывшими и потенциальными якобитами) и Вигами (в основном сторонниками доминирующего на тот момент и преимущественно протестантского политического режима) английское масонство вступило на свой путь социального нейтралитета. Прежде всего оно встало на пути политической оппозиции при помощи на тот момент еще неполного религиозного нейтралитета и, во-вторых, противопоставило любым религиозным различиям универсальный религиозный символизм. Вот почему Великая Ложа так легко отразила популистскую попытку Герцога Уортонского политизировать ее, точно так же как позже ей удалось избежать вовлечения в столь же популистский ан-тикатолический бунт лорда Джорджа Гордона в 1780 г.