Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию...

Казалось, что впервые за минувшие после Победы полтора десятилетия истина вот-вот прорвется к людям. Не случайно в перерывах во время первого и, особенно, второго дня совещания Минина, Лисименко и Макова постоянно окружали приглашенные на мероприятие корреспонденты центральных газет и журналов. Они наперебой расспрашивали о действиях группы, с укором спрашивали троицу, почему так долго умалчивали правду и не выступали в защиту ее на страницах печати.

Ну что тут можно было объяснить людям, которые и представить себе не могут, как это можно годами жить с усеченной биографией, с постоянной болью за попранную правду, о которой – только намекни – сразу же прилепят ярлык «стяжателя чужой славы»…

Впрочем, и на этот раз о торжестве исторической правды говорить было рано. Не случайно уже после совещания все тот же умудренный общением с идеологическим начальством И. Климов сказал М. Минину: «Готовьтесь к длительной и трудной борьбе за истину».

Ученый, конечно, знал, что говорил. К происходящему на совещании информационному прорыву из кабинетов ЦК на Старой площади уже посматривали с опаской. Мало было сидящим там лучшим партноменклатурным умам хлопот с «неуемным» хрущевским разоблачением культа личности Сталина. Теперь их еще подталкивали и к признанию, что именно по распоряжениям из Кремля сначала потворствовали, а потом много лет закрепляли в массовом сознании фальсификацию одной из наиболее ярких страниц Победы. Понятно, что рекомендация «притормозить» из инстанции поступила даже раньше, чем разъехались удовлетворенные (или, соответственно, огорченные) участники исторической встречи. Потому что вроде бы решительно поначалу настроенный на установление истины генерал Е. Балтин в своей заключительной речи вдруг развернулся на 180 градусов. Обращаясь к присутствующим, он многозначительно предупредил, что «Егорова и Кантарию из истории мы не выбросим». А «на посошок» еще и настоятельно попросил всех, особенно журналистскую братию, до выхода в свет 5-го тома исторического шеститомника ничего про штурм Рейхстага не писать.

Журналисты и не писали. Тем более что стенограмма, которая велась на совещании, чьими-то стараниями издана не была. Отдельные ее рабочие экземпляры сразу же стали раритетами, о местонахождении которых сегодня мало что известно. Кое-какие куски использовал в своем интервью в «Правде» присутствовавший на совещании военный историк В. Сеоев. Из чего можно предположить, что он располагал по крайней мере одним из экземпляров. Но во времена развала СССР следы этого экземпляра, да и самого Сеоева затерялись где-то на постсоветском пространстве. Так что автору этих строк, например, пришлось реконструировать сказанное на совещании по воспоминаниям некоторых его участников, и, в частности, М. Минина, С. Неустроева, а также запискам И. Климова.

Последнему, следует подчеркнуть, дальнейшее написание главы о штурме Рейхстага к 5-му, из-за чего, собственно, и собирали участников события в Москве, далось очень дорогой ценой. Эта работа, можно сказать, укоротила его век. Потому что чем ближе к завершению, тем большее сопротивление ощущал И. Климов даже от своих коллег-историков. По свидетельству М. Минина, сам Климов ему как-то признался, что многие его маститые коллеги, имея в виду энциклопедическую статью, категорически возражали против какого-либо упоминания в ней группы Макова. Резон их вполне перекликался с опасениями кураторов из ЦК: ведь из-за этого рано или поздно придется пересматривать и менять в публикациях, книгах, учебниках всю картину боев за Рейхстаг. Чтобы хоть что-то отстоять, И. Климову пришлось добиваться приема у заместителя начальника Главного политуправления. И на этом уровне объяснять, доказывать, пробивать положительное решение.

Попутно – пока суть да дело – почти весь 1962 год Иван Дмитриевич продолжал работать над сбором правдивой информации от непосредственных участников штурма. Уже после смерти историка в его бумагах обнаружились очень важные записи, сделанные со слов этих свидетелей и подтвержденные их личными росписями. С этими бумагами Климов и ходил в Главпур. В одной из них, например, И. Съянов припоминал, что 30 апреля на исходный рубеж для решающей атаки Рейхстага его рота прибыла в 20.00, а сама атака началась в 22.00. Другая запись фиксировала очень важное признание М. Бондаря. Оказывается, что, когда ночью в Рейхстаге он узнал, что «маковцы» уже водрузили знамя на крыше Рейхстага, решил, что торопиться уже ни к чему. И только некоторое время спустя его бойцы приладили свое знамя «где-то на крыше».

В этих же бумагах сохранился рассказ с автографом Рахимжана Кошкарбаева. Он довольно подробно описал, как после срыва одной из дневных атак 30 апреля вместе с Григорием Булатовым до вечера укрывались сначала в воронке, а потом за какой-то трансформаторной будкой. В момент решающего штурма оба присоединились к передовой группе и у парадного входа воткнули флаг в замурованное окно.