Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Климов ехал в управление. Он только что лично побеседовал с директором выставки, который рассказал, что с утра кто-то позвонил администратору и, представившись сотрудником бухгалтерии наркомата обороны, начал строго пенять на то, что на выставке устроили самодеятельность и провели мероприятия с вручением сувениров, выделение средств на которые не было согласовано с финансовой службой. В ответ на это администратор спокойно зачитала распоряжение, поступившее в дирекцию выставки несколько дней назад, в котором руководству выставки выделялась небольшая сумма на поощрение пятитысячного посетителя выставки. Распоряжение было подписано заместителем главного бухгалтера соответствующего управления НКО. Администратор хотела еще что-то добавить, но сотрудник бухгалтерии, не дослушав, бросил трубку. Хитро перемигнувшись с директором, Климов чувственно поблагодарил его за помощь в деле обеспечения безопасности вооруженных сил страны, предупредив при этом, что в сегодняшней газете будет опубликована заметка о работе выставки, в которой будет сказано о юбилейном посетителе. Но фамилию юбиляра и фотографию начальство решило не публиковать. Вроде бы потому, что спустя несколько минут после бегства Австрийца пятитысячным посетителем оказался ответственный работник Мосгорисполкома. Вот если бы какой-нибудь солдат, или матрос, или хлопковод из солнечного Узбекистана…

Сразу по прибытии в управление Климову передали, что его ждет Свиридов. Майор сидел за столом и на вошедшего Климова поглядел как-то отстраненно. Это слегка покоробило лейтенанта. Тот собирался доложить начальнику о том, как удачно они подстраховались с бухгалтерией наркомата обороны по поводу выставки, но Федор Ильич упредил подчиненного:

— Слушай, Никита Кузьмич, у тебя нервы крепкие?

— Да какие там нервы, одни сухожилия остались, — аккуратно пошутил Климов, пытаясь понять, куда гнет Свиридов.

— Ну, тогда крепись. Ребята на юге решили для верности проверить чемодан Муромцева в камере хранения. Нет в нем никаких драгоценностей.

Глава семнадцатая

Анюта продолжала хлопотать на кухне, когда Седой вышел из ванной комнаты в белой майке с полотенцем на плече. Этот уже немолодой мужчина со стороны выглядел очень неплохо для своих лет. Да, у него слегка наметился живот, и кожа на шее выдавала возраст, но крепко сбитый торс, широкие плечи и сильные руки свидетельствовали о солидном запасе прочности. Он только что побрился и хотел попросить девушку взглянуть, нет ли на его шее лишней растительности, и, если есть, помочь сбрить ее. Седой смотрел, как она, склонившись над столом, украшала блюдо многоцветием овощей, и вдруг ясно понял, что именно это, колдующее над столом, юное создание необходимо ему для существования на финальном этапе такой суматошной и несуразной жизни — где угодно… но все-таки лучше там, на Западе. В парикмахерской он нашел ее просто красавицей, а сейчас здесь, на маленькой кухоньке, царила молодая красивая хозяйка. Именно о такой он мечтал многие годы, и вот теперь, кажется, мечта его была близка к осуществлению.

Почувствовав на себе его пристальный взгляд, Анюта повернулась — и первое, на что она обратила внимание, были его повлажневшие глаза.

— Эдуард Петрович, что с вами? Что-то случилось? — по лицу девушки пробежала тень тревоги.

«Ишь ты, как все в мире переменчиво. Утром я ее пытал, чем она встревожена, а сейчас она обо мне забеспокоилась», — пронеслось в голове Седого. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.

— Нет, все нормально. Просто… я когда-то все это уже видел. Именно такую картину, — удушливая волна охватила его, и он снова замолк.

Анюта, не говоря ни слова, бросила на него вопросительный взгляд.

— Как недавно это было… как давно. Такой же стол, такая же очаровательная юная леди, — казалось, он разговаривал сам с собой.

— Это была ваша жена? — тихо спросила Анюта.

Мужчина медленно покачал головой:

— Это была моя дочь.

— У вас есть дочь? — в голосе девушки ему почудилось удивление.

— Вы сомневаетесь в моей способности иметь детей? — устало поинтересовался Седой.

— Да ну вас… я просто так спросила, — сконфузившись, покраснела Анюта.

Седой медленно подошел к столу, взял открытую бутылку массандровского портвейна, налил в бокалы и подал один Анюте. Та хотела было возразить, мол, как-то не по порядку обедаем, но, взглянув на Седого, ничего не сказала и взяла бокал. Они молча чокнулись, Седой выпил бокал до дна, Анюта лишь пригубила.

— А где же ваша дочь сейчас? — «подняло голову» женское любопытство, помноженное на обязательство, данное Климову.

— Хотел бы я знать, — как-то отрешенно пробормотал Седой, заново наполняя бокал.

— Она в СССР? — любопытство не унималось.

— Все, все… потом как-нибудь.

Он грустно улыбнулся, и Анюта почувствовала, что сказать ему было нечего. Подняв бокал, она сделала большой глоток и, поперхнувшись от терпкости вина, прошептала:

— За вашу дочь!