Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— Ну вот, значит, работает в облпотребсоюзе снабженцем. В Москву едет в командировку в Центросоюз, командировочное я проверил, все путем. Сначала растерялся, даже испугался, по-моему, а потом так обрадовался. Он ведь даже не заметил, как у него бумажник свистнули. Кстати, я забыл спросить, этого жулика поймали?

— Поймали-поймали. Как, ты сказал, его фамилия? — перебил Прохоров.

— Так… Лещинский,— сержант, похоже, обиделся на невнимательность сыщика.

— А какая фамилия отправителя была в телеграмме?

Меньшиков наморщил лоб, потом для верности достал бумажку:

— Владимиров.

На лице Прохорова появилось заинтересованное выражение.

— А ты его об этом не спрашивал? Ну, почему он другой фамилией подписался?

По паузе было видно, что сержант расстроился.

— Виноват, товарищ старший лейтенант, как-то из головы вылетело…

— Ладно, сержант, слушай сюда…— намеренно властный полушепот Прохорова заставил сержанта вытянуться во фрунт.— Сделаем так…

Теперь в купе Полосатого постучал проводник. Едва парень открыл дверь, как проводник, извинившись, указал на Прохорова:

— Вот товарищ поедет с вами до Москвы.

Николай поздоровался из-за спины проводника. Тот, повернувшись к сыщику, со всей любезностью зачастил:

— Располагайтесь, пожалуйста. Постель брать будете?

Прохоров отрицательно покачал головой.

— Чаю не желаете?

Прохоров заговорщицки взглянул на парня и слегка подмигнул:

— Чуть позже, товарищ проводник.

Понимающе кивнув, проводник закрыл дверь. Николай снял плащ, повесил.

— Ну, молодой человек, будем знакомы. Николай,— протянул он руку.

Парень ответил вялым рукопожатием:

— Леонид.

«Чем-то он расстроен или встревожен»,— Прохоров сел напротив парня. Тот сидел одетый на заправленной постели и читал журнал «Огонек». Лицо его было полузакрыто обложкой с весело улыбающимся сталеваром, держащим в руках какую-то железяку. Прохоров когда-то знал, как она называется, но забыл. На столике перед пассажиром стоял стакан с недопитым чаем. Порывшись в карманах плаща, Прохоров достал свежий номер «Известий».

— В Москву едете? — задал он стандартный вопрос попутчика. Парень, не отрываясь от журнала, кивнул.

— По какой надобности, если не секрет?

— Я по линии потребсоюза,— коротко бросил пассажир.

«Ишь, какой неразговорчивый. Сейчас мы тебя растормошим»,— задорно подумал Николай.

— Так мы с вами, почитай, коллеги. Я тоже по этой части раньше работал. А откудова будете? — он решил сыграть роль простоватого чиновника районного масштаба, полжизни проведшего в командировках и которого хлебом не корми, а дай поговорить обо всем и ни о чем конкретно.

— Из Минска,— парень отвечал нехотя, показывая, что не расположен к пустопорожней болтовне. Но Прохоров не отставал:

— Ой, хороший город. Я, когда в заготзерне работал несколько лет назад, был у вас там в командировке,— Прохоров почувствовал, как парень внутренне напрягся.— Вокзал-то будут расширять или как?

— Уже начали,— уверенно ответил попутчик.

— Стройка у вас большая намечалась, по всему видать. Это хорошо. Особливо в центре мне понравилось, ну там, площадь Ленина, Советская улица, другие. В кино нас водили, как он, этот кинотеатр-то, прозывается, запамятовал? «Червонная…» Как это?

В глазах у парня мелькнула еле заметная неуверенность, сменившаяся облегчением.

— А, «Червонная зорка». Хороший кинотеатр.

Прохоров решил немного отпустить и, подделываясь под белорусский говор, произнес:

— Во, точно, «Червонная зорка». А вы на какой улице проживаете?

— На Опанского.

«Сейчас еще раз проверим на вшивость»,— подумал Николай.

— Где-то слыхал про такого... Этот Опанский вроде герой Гражданской войны?

— Да, кажется так.

«А этот парень начинает мне все меньше нравиться. Жителю улицы Опанского грех не знать, в честь кого она названа…» А Прохоров знал. В тридцать пятом году он в составе комиссии центрального аппарата Главного управления госбезопасности НКВД был с проверкой в Белорусском военном округе, которым тогда командовал Уборевич. Кто бы мог подумать, что всего через два года практически все руководство округа будет смещено со своих постов и арестовано. В Минске они пробыли три дня, в последний день им устроили экскурсию по городу, поэтому Николай так свободно оперировал некоторыми названиями. Правда, фамилию Опанского он знал по другой причине.

— Слушайте, а вы как насчет пива? — Прохоров решил сыграть еще один кон.

— Не знаю, я не большой любитель...

Но сыщик уже не слушал попутчика. Он еще до прихода в купе заказал проводнику пару бутылок «Жигулевского», желательно минского. Так что одна нога здесь, другая там — и на столике уже красовались две бутылки и два стакана.

Как ни величался Полосатый, но предложенный тост за Первомай и за товарища Сталина вынужден был поддержать. Первый выпили махом до дна, а вот когда принялись за второй, то Прохоров невинно спросил:

— Ну, как «Жигулевское»?

— Неплохое пиво,— чувствовалось, что парень был рад угощению.