Кто бы мог подумать?

Историчка уже взяла в руки журнал, собираясь уходить.

— Вера Евгеньевна, — громко сказал Костя, — вы хотели записать мне в дневник замечание! — Помолчал и добавил: — Извините, я и, правда, плохо слушал. Но я выучу.

Историчка глядела на него с удивлением:

— А я ведь забыла про твой дневник… Оказывается, ты честный человек. Так вот. За честность я не буду записывать тебе замечание. Но на следующем уроке спрошу непременно. — С журналом под мышкой она уплыла из класса.

— Чего ты выставляешься? — накинулись на Костю мальчишки. — Так уж тебе замечание в дневнике понадобилось?

Света с ног до головы мерила Костю взглядом: что-то она заподозрила — никогда прежде Дёмин «паинькой» не был.

За дверями класса его октябряток уже не было. Ясное дело — убежали, когда выходила учительница. Они стояли в сторонке у окна и при виде Кости бросились к нему.

Таня всплеснула руками. На остроносенькой физиономии изумление и уважение.

— Са-ам дневник подал! Всем расскажу, какой ты честный!

Он не ошибся: они подглядывали.

— Чего вы тут околачиваетесь? — сердито спросил Костя.

Хотел назвать их «приставучими», но наткнулся на внимательный и какой-то не простой взгляд Славы Куркова, и язык не повернулся обругать ребят.

— Мухина сегодня на «скорой» увезли! — выпалила Таня. — Вот! У него прямо на уроке так живот заболел, так заболел, что он заревел как… бегемот!

— Ира говорит: у него, наверно, аппендицит, — сказал Слава.

— Ира, конечно, в медицине авторитет, — усмехнулся Костя. — Бедняга Серёжа. Ну, а меня-то вы зачем дожидались?

— Чтобы ты сразу знал! А как же? Ира велела: «Скажите про Мухина Косте». Ей куда-то с мамой надо было идти, поэтому с нами не дожидалась.

Иру слушались, даже Толька Акимов нередко ей подчинялся.

«А ведь они сдружились! — обрадованно подумал Костя. — Прежде, может, так за Мухина не переживали бы…»

— Сейчас нам в больницу бежать? — сказал он вслух. — Нет, нельзя сразу приставать к врачам. Слава, ты близко от Серёжки живёшь, узнай у родных и завтра мне скажешь. А потом, если можно будет, мы его в больнице навестим, передачу отнесём.

Они неторопливо шли по улице.

— В этом доме Алла живёт, — показала Таня. — Урок по музыке делает. Слышите?

Через двойные рамы ничего Костя не слышал. Или у Тани был слух тоньше, или выдумывала.

«Всё равно придётся, — пронеслась мысль. — Так почему не сейчас?»

— Вот что, ребята, я сейчас зайду к Алле, посмотрю, какая она тимуровка. Только вы за мной не бегите. И не ждите! Отправляйтесь домой.

— А когда ко мне придёшь? — ревниво спросила Таня.

Бабушка разбушевалась

Бабушка Аллы Печкиной, полная, грузная, в переднике и с засученными рукавами, — видно, возилась по хозяйству, — встретила Костю приветливо:

— Проходи! Будь гостем!

— Спасибо. Я на минутку. Мне с Аллой поговорить…

— Проходи! Проходи! Аллочка скоро кончит.

Из комнаты доносились звуки пианино. Таня была права: Алла занималась музыкой.

Костя повесил пальто на вешалку, сбросил с ног сапоги, в одних носках вошёл в комнату. Ножки стульев отражались в натёртом до блеска паркете, в серванте нарядно отсвечивал сервиз, сияла крышка пианино, нигде ни пылинки.

Алла сидела за пианино на круглом табурете. Она скосила глаза на Костю, зарозовелась, склонила голову в лёгком кивке, но рук с клавиш не сняла, продолжала играть.

— А пошли покамест на кухню, — предложила бабушка. — Я там стряпаю, времечко-то бежит…

Костя прошёл за бабушкой по коридорчику. Кастрюли на кухонных полках до того начищены — смотрись в них, как в зеркало.

Бабушка обмахнула передником табуретку:

— Садись, милый.

Костя покорно сел.

— Ты, значит, будешь их вожатый? Аллочка мне рассказывала, как же! — Улыбаясь всем своим добродушным полным лицом, бабушка принялась проворно резать капусту на деревянной дощечке.

К игре на пианино присоединилось негромкое пение. Низкий голос Аллы был звучен и мягок. «А ведь здорово поёт!» — подумал Костя.

Бабушка тоже прислушалась и подмигнула Косте:

— Разучивает. Это уж она помимо музыкального задания. На школьном вечере выступать будет. Соло. А твоя как фамилия?

— Дёмин.

— А ты не бригадира ли Дёмина сынок? То-то, я вижу, лицом больно смахиваешь.

— Вы знаете моего папу?

— А кто ж его на заводе не знает? Сын мой, Аллочкин батя, в одном с Родионом Макаровичем цехе работает. Наш механиком, ваш — сборщиков бригадир. Да и парторг ихний.

Бабушка Аллы знает его папу? Костя почувствовал себя увереннее. Брякнул напрямик:

— Алла вам помогает? Ну, там пол подмести, мусор вынести…

Грузное тело бабушки заколыхалось от смеха.

— Это ещё зачем? Руки только портить. Её дело учиться и вот — музыка. У неё талант. Зачем ей в грязи копаться? Раза два Аллочка за веник ухватилась, да я отняла.

Вот оно что! Теперь понятно, почему Алла отмалчивается, когда другие ребята рассказывают, какие они «домашние тимуровцы»: Алле не дают ничего делать.

— Зачем же вы отняли? — с упрёком сказал Костя. — Ведь она вырастет белоручкой!

— Эка выдумал! Понадобится — всё сделать сумеет. Мы на своём веку намаялись, так уж внучатки пускай…

— У нас трудовое воспитание! Советская власть всё детям даёт…