Кто, если не мы

— Товарищ генерал, я немедленно вылетаю в Псков и принимаю командование дивизией на себя!

— Спасибо, Саша, другого решения я и не ждал, — потеплевшим голосом произнес Борисов и после продолжительной паузы, с трудом подбирая слова, продолжил: — Ну, ты там, с Тоней, как-то… В общем, объясни, что ненадолго.

— Товарищ генерал, вы же ее знаете. Она жена боевого, а не паркетного генерала.

— Все так, Саша. Теперь по существу, — перешел на деловой тон Борисов. — В Псков тебе лететь не надо. Твой НШ занимается отправкой личного состава и техники в Моздок. Встречай на месте и сразу на марш!

— Есть! — принял к исполнению Колпаченко и уточнил: — Товарищ генерал, какова будет задача дивизии в Южной Осетии?

— Задача?! Эти… — Борисов, выругавшись, снова дал волю чувствам: — Какая на хрен задача?!! Перестраховщики! Паркетные шаркуны! Все бздят взять на себя ответственность! Как война, так у нас 41-й год!

— М-да, — только и мог что произнести Колпаченко и, тяжело вздохнув, повторил вопрос: — Так какая будет задача, товарищ генерал?

— Одна задача, Саша, воевать! Своих спасать! Чего тут непонятного?

— Ясно, но это же территория иностранного государства? Тут.

— Что-о?!! И ты меня учить собрался?! — вспылил Борисов и уже не говорил, а кричал в трубку: — Саня, ты че несешь? Ты че, как те паркетные бздыкуны, за чужие спины прячешься?! Какой на хрен приказ?!! Кто его даст? Этот… — связь на миг пропала. — со своим «эскадроном амазонок» бабки пилит. В Генштабе кабинеты и столы делят! Никто ничего толком не знает! Везде бардак! Везде.

Борисов продолжал бушевать, разнося в пух и прах армейских бюрократов и перестраховщиков. А в Колпаченко все кипело от негодования — обвинение в трусости взорвало его, и он, забыв про субординацию, выпалил:

— Слава, я трусом не был и не стану! За чужие спины не прятался и прятаться не собираюсь! Я готов.

— Погоди, погоди, Саша! Не лезь в бутылку, — сбавил обороты Борисов и, извинившись, посетовал: — Думаешь, мне тут сладко? Бьюсь как рыба об лед.

Колпаченко, остыв, в душе посочувствовал Борисову: с такими, как у него, вопросами к нему и командующему ВДВ, наверное, обращались командиры других дивизий, и не удержался от главного вопроса:

— Товарищ генерал, а что Верховный Главнокомандующий?

— Верховный? Ему на Параде Победы лень задницу от кресла оторвать! Так чего ты от него хотел? — в сердцах бросил Борисов. — Одна надежда на ВВП. А он в Пекине. Гады, все рассчитали! Под шумок, одним хапком проглотить Осетию. Подавятся. Не на тех напали. Поэтому, Саша, нам с тобой бздеть никак нельзя. Забздим сегодня, завтра хреново всем будет. Эти выблядки рассчитывают, что мы хвост подожмем. Россию хотят в задницу засунуть. Вот им, хрен! Скрутим в бараний рог! Так, Саша?

— Так точно, товарищ генерал! — подтвердил Колпаченко и уточнил: — Чем мне добираться до Моздока?

— Вертушкой. Свяжись с Краснодаром, там у них еще что— то осталось.

— Ясно. Есть!

— Вот и договорились. Встречаемся в Осетии. Я буду в Джаве, там сейчас разворачивается временный КП. Поторопись, Саша, исход войны решают не часы, а минуты. Сволочи, если закупорят Рокский, то мы такой кровью умоемся, что лучше об этом не думать. Я, надеясь на тебя, Саша.

— Не подведу, товарищ генерал! Сделаю все, что в моих силах! — заверил Колпаченко.

— Этого мало. Надо сделать невозможное, а ты это сможешь! Удачи тебе, Саша! — закончил разговор Борисов.

Колпаченко выключил телефон и какое-то время не мог пошелохнуться. То, что происходило в Южной Осетии, находилось за гранью разумного. В то время как олимпийский Пекин сиял феерическим шоу и купался в море счастливых улыбок, крохотный Цхинвал корчился в нечеловеческих муках и погибал под разрывами снарядов систем залпового огня «Град».

— Сволочи! — сорвалось с губ Колпаченко. После короткого раздумья он набрал номер дежурного по Краснодарскому гарнизону. Ответ для него не стал неожиданным. Корпус, о котором говорил Борисов, попал под каток реформаторов. От вертолетной эскадрильи осталось две машины: одна вылетела во Владикавказ, а другая стояла без лопастей.

«Как война, так у нас 41-й год» — вспомнил Колпаченко слова Борисова и от горечи заскрипел зубами. Последняя надежда оставалась на родную в недавнем прошлом новороссийскую 7-ю воздушно-десантную дивизию, где он три года прослужил начальником штаба. Пальцы привычно набрали хорошо знакомый номер, в последний момент Колпаченко остановился: разрешение на вылет, тем более в Моздок, давала только Москва, и застонал от бессилия. Он, командир боевой дивизии, ничего не мог сделать, его по рукам и ногам связывали инструкции и указания, сотнями рождавшиеся в далеких кабинетах «арбатского округа». Колпаченко вскочил со стула и заметался по кухне в поисках выхода.

«Машина? Ага, на УАЗе приедешь как раз к концу войны! Стоп! А Юра? Старый надежный друг, он и черта достанет! Надо звонить ему!» — оживился Колпаченко, пробежался по справочнику контактов, остановился на фамилии Сердюк и нажал на кнопку. Никто не ответил, и он повторил вызов. На этот раз в телефоне зазвучал недовольный, сонный голос: