Кто, если не ты?

Он вылил остатки из графина себе в стакан. Руки его дрожали, горлышко частой дробью вызванивало по стеклу. Водку он выпил не спеша, схлебывая короткими глотками, как пьют горячий чай. Потом вытер ладонью рот, еще раз взглянул на донышко и осторожно поставил стакан на стол.

— Кончено,— тихо и четко сказал он, как будто отвечая самому себе на какой-то вопрос.— Ванин прав: от себя не уйти. Кончено...

— Что кончено? ^;—спросил Клим.

— Жизнь кончена,— сказал капитан. И взгляд у него стал ясным и трезвым.

О чем он говорит? О какой жизни? Ванин... Кто такой Ванин? И перед этим... О мертвых... Клим мучительно пытался понять, какое, отношение все это имеет к Виктору, к нему, к самому капитану — и только ощущал здесь какую-то тайную связь, но в чем она?

В чем?..

Капитан сидел, тоскливо горбясь, закрыв лицо руками. Он бы не. заметил, если бы Клим вышел из комнаты...

Но Клим не уходил. Он уже смутно предчувствовал, что узнает, должен узнать что-то сегодня, сейчас, от капитана... И снова в его голове вихрились те же непонятные вопросы.

Внезапно он ощутил, что за ним. наблюдают, и увидел — сквозь прижатые к лицу Шутова пальцы — безжизненные, похожие на осенние листья глаза. Они смотрели прямо на него, смотрели в упор.

— Ты в самом деле ничего не знаешь? — глухо спросил капитан.

О чем это он? Клим, не сразу сообразил, что это относится и к Виктору, и к тому, о чем тот собирался говорить завтра.

— Нет.

— Не знаешь?..

— И тогда... когда я вызывал... тоже не знал?

— Я не знаю, о чем вы...

— Не знал... Я знал, что ты не знаешь... Знал! — со странным торжеством проговорил капитан, отнимая руки. Правая щека его конвульсивно подергивалась, он улыбался, весь просветлев, но Климу стало жутко от этой улыбки.

— Я знал, что ты не знаешь!— крикнул капитан, поднимаясь из-за стола и роняя с тяжелым грохотом стул.— Знал! Щенки!.. Если бы вы знали... Вы бы еще в люльке поседели от страха! Чего вы хотите доказать? Кому доказать? Пропадете! Все! Или подохнете, как капитан Шутов, и будет вам вечное проклятье от ваших же детей! Если бы вы знали!..

Он вцепился пальцами в край стола и наклонился вперед. Губы его корчились.

Клим тупо смотрел на него, понимая только, что все, о чем говорит капитан, враждебно ему и направлено прямо в сердце. Шутов же, провыв последние слова, прислушался к своему голосу, склонил голову — и вдруг опять встрепенулся и грохнул по столу кулаком. Графин, стоявший на краю, подпрыгнул и свалился. Клим бросился подбирать осколки, но капитан остановил его.

— Не сметь! — дико заорал он.— Пусть бьется, всё бьется к чертовой матери! Вы должны знать, все знать —и тогда забейтесь под стол, за печку, запритесь на все ключи — и не дышите! Слышишь — не дышать!

«Он пьян... Он не понимает, что говорит»,— думал Клим, в душе понимая, что Шутов и пьян и трезв в одно и то же время. И капитан, как будто подслушав его мысли, сбавил голос:

— Нет, я не пьян, ты напрасно так полагаешь,— заговорил он, заглядывая ему в глаза: — Когда человек говорит правду, всегда считается, что он пьян... Или сумасшедший... И его надо... Сейчас же!..

А я не пьян. Это весь мир пьян и на ногах не стоит, а на карачках ползает... И хорошо... Учись ползать, Бугров, пока не поздно!.. Слышишь? Я тебя научу ползать, я! Сегодня научу! Слушай, Бугров, одна такая ночь бывает у человека в жизни — одна только...

Он схватил Клима за плечи, толкнул на диван и сам опустился рядом. Клим попытался вывернуться, но острые пальцы капитана клешнями впились в его плечи, прижали к спинке.

— Думаешь, ты знаешь, куда идешь, на что идёшь?.. Ты еще зелен и глуп, чтобы знать!.. Были! Сотни... Тысячи людей! Каких людей! Ради правды не жалели себя, ни крови своей, ни жизни!.. А их — за правду, за кровь, за все — в порошок, в пепел!.. И твой отец... Он был из них, из тех — и с ним сделали то же... Понимаешь?.. Нет?.. Тогда слушай. Слушай и запоминай. Кроме капитана Шутова тебе никто такого не расскажет!..

В эту ночь Клим впервые услышал правду о своем отце. Правду жестокую, страшную и неопровержимую, как неопровержимо было то, что рядом с ним сидел сам капитан Шутов и на расстоянии двух ладоней от себя Клим видел его гнилые желтые зубы.

Вначале он верил и не верил его словам.

Верил и не верил.

Верил, потому что капитан не мог сейчас лгать, в такие минуты люди не лгут, в таком — не лгут... И не верил — потому что Шутов был пьян. Потому что он только что болтал черт знает о чем — люди, на карачках...

И не мог не верить...

И была библиотека, книжка с карикатурами, генерал Франко, и маленький кулачок — по роже, фашиста, по роже!.. «Ты будешь настоящим коммунистом, сынок»... И смех... Т-с-с, чтобы не мешать — в библиотеке должно быть тихо... И кабинет, кресло... Проснуться и увидеть его, за лампой, с пером в руке... Мерцали золоченые корешки книг... Тех книг, его книг...