Читаем Кто, если не ты? полностью

Они сидели, касаясь друг друга плечами; они оба смотрели на Варвару Федоровну с преданным вниманием, и Мишка, приложив ко рту ладонь, шептал так, что слышал его только Клим,

— Мы наделаем авторучек из тростника и загоним на базаре. Пятнадцать рублей штука. Сто авторучек — вот тебе и полторы тысячи. Пойдет?..

— Нет,— прошептал Клим.— Вряд ли...

Такой способ наживы явно не вязался с коммунистической моралью,

— Мораль-то мораль,— отозвался Мишка не без досады.

Он начертил в тетради треугольник и покрыл его площадь штрихами.

— Слушай,— забормотал он снова,— можно выращивать раннюю редиску. Очень просто. В ящиках. Утром — на крышу, вечером — в сарай. Индивидуальные огороды разрешены государством? Разрешены. Даже поощряются... Один ящик — сто рублей, тридцать — три тысячи. Три тысячи на двоих...

От вершин международной политики опуститься до торговли редиской!..

— Ну и черт с тобой,— сказал Мишка.—Так мы никогда ничего не придумаем!..

— А ты еще думай,— сказал Клим.

— А я и так думаю,— сказал Мишка.

И они думали. Они больше не хотели попасть впросак. Они всю жизнь попадали впросак!

Тогда была Греция. И с ними был еще Сашка Егоров, Егор, как его называли в классе. Они собирались у Клима. Над сундуком висела большая карта Европы. Сундук отворачивали в сторону, под карту придвигали стол.. Комната сразу приобретала вид ставки главнокомандующего. Коптила керосиновая лампа, заправленная бензином с солью. Три лохматые огромные тени метались по стенам. Клим открывал экстренное совещание коротким, сухим докладом о последних событиях в Греции. Хитосы теснили, ЭЛАС отступал в горы. Шесть кулаков, лежавших на клеенке, забрызганной чернилами, сжимались от ненависти к английским интервентам.

— Что мы можем сделать, чтобы помочь грекам? — грохотал Клим. Тень от его головы подпрыгивала к потолку.— Неужели мы так и будем сидеть- сложа руки?

А потом ЭЛАС разбили,- в Афины вернулся король. Егоров обозвал Клима и Мишку трепачами и завел компанию со Слайковским.

Да, они были великие неудачники. Хотя умели не только мечтать! Разве тогда, в сорок втором...— теперь это казалось таким далеким: скрежет осколков по крышам, вой сирены, госпитали, пропитанные запахом йода, карболки, гниющих ран,— там они выступали с концертами школьной самодеятельности... Да, в сорок втором — разве они не загнали на барахолке учебники и, купив буханку хлеба, не двинулись на фронт? Фронт находился километрах в семидесяти и с каждым днем близился к городу. За двое суток они прошли километров пятьдесят, но случай — воистину предательский случай! —привел их на ту линию обороны, где жители города рыли траншеи и противотанковые рвы. Их выдала знакомая женщина, и они были с позором доставлены домой. Да, у них имелись счеты с судьбой, и теперь они не хотели попасть впросак!..

— Бугров и Гольцман! — оба вздрогнули от неожиданности.— Может быть, вы все-таки сообщите классу, о чем вы все время так оживленно беседуете?..

Но, к счастью, ехидный голос физички заглушил звонок. Большая перемена!

...В голубое до рези в глазах небо взмыл мяч, повис в вышине на какое-то мгновение—~я сначала нерешительно, а потом все быстрее и быстрее стал падать на землю. Даже Егоров, Слайковский и дружок их Тюлькин, по прозвищу Впадина, которые выскочили во двор, чтобы перекурить, не выдержали.

— Побацаем! — крикнул Егоров и первый затоптал окурок.

По двору понеслись упругие, звонкие удары. Только Михеев, прислонясь к забору спиной, уткнулся в учебник.Они присели на бревно, лежавшее возле высокого штабеля в углу двор,а. Оно было теплым, прогретым солнцем, и пахло от него лесным духом — смолистым и тревожным.

— Вообще-то есть у меня одна мысль,— сказал Мишка, задумчиво чертя по влажной земле тонкой щепкой.— Не знаю, как она тебе, а я...— Мишка, колеблясь, умолк.

— Вырастить дюжину крокодилов и продать в зоопарк?— устало переспросил Клим, уже без улыбки.

— Нет,— сказал Мишка,— тут крокодилы ни при чем... Ты про Ферма что-нибудь слышал?

— Нет,— сказал Клим.— Про какого еще Ферма?

— Эх ты,— сказал Мишка.— Был такой гениальный математик, Пьер Ферма. Он жил еще в семнадцатом веке...

— Ну и что же? — нетерпеливо перебил Клим.— Покойники нам не помогут.

— Может, и помогут,— сказал Мишка. Он вдруг обиделся.— А вообще — ну тебя к черту. Если не хочешь — предлагай сам!..

— Ну ладно,— сказал Клим.— Валяй про своего Ферма. Только покороче.

Мишка достал из кармана потрепанный блокнот, в который заносил всякие любопытные факты, и, близоруко щурясь, отыскал нужное место.

Сначала Клим ничего не понял:

«Сердце жирафа весит двенадцать килограммов. Шея достигает трех метров».

— Что за чепуха? — сказал Клим.

— Читай дальше.

И Клим прочитал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее