Кто, если не ты?

Первые бутончики острот. Они расцветут за столом, обильно политые вином и водкой.

— Сюда, сюда...

Это кладут подарки на столик.

Фальшивый тенорок Фомы Никодимовича:

— Надежда Ивановна... как всегда... великолепны и обворожительны! — он обычно целует руку в два приема.

А вот грудной, переливчатый голос —это Валентина Сергеевна; она любит смущать Клима нелепыми вопросами и, когда он покраснеет, разворошить его жесткие космы: «Ах, ты будешь очень ревнивым мужем!»

В комнате Клима — на столе и табуретках — блюда с закусками, пирогами, черная икра, припорошенная укропом, на тарелочках — прозрачные, облитые светлым жиром ломтики балыка...

Бьется в скалы прибой. Холодный рассвет. Алые полосы протянулись на востоке. Английский офицер с рыжими усиками, в скрипучих сапогах, прохаживается по мысу; гибкий стэк пощелкивает в его руке. А на самом краю, над морем... Сейчас офицер остановится, взглянет на часы, взмахнет стэком... В газете об этом—две строки: Афины. Одиннадцать греческих патриотов военный суд приговорил к смертной казни.

— Клим, что ты здесь делаешь? Тебя ждут гости...— Надежда Ивановна и тетя Даша торопливо бегают из кухни в гостиную, из гостиной в кухню, накрывают стол.

Конечно, его ждут, без него там не обойдутся... Сейчас он выйдет и сядет где-нибудь в углу.

— Как дела, Клим?

— Как дела, молодой человек?

— Как дела, философ?

— Хорошо. Хорошо. Хорошо.

Потом два часа торчать за столом. Николай Николаевич будет произносить тосты. Над головами взлетят рюмки, стопки, бокалы... И может быть, в эту самую минуту те, одиннадцать, в последний раз глотнут холодный воздух, последняя заря вспыхнет в глазах... Стэк свистнет_:— разрубит тишину: «Огонь!»

— Клим, сколько раз я должна...

Ему хочется пробраться к столу незаметно, но как раз в тот момент, когда он появляется в гостиной, Николай Николаевич, галантно выгнув спину, блекло улыбается Валентине Сергеевне:

— Да будет мне позволено хотя бы сегодня сидеть рядом с самой юной и цветущей!

— Нет,— смеется Надежда Ивановна,— я думаю, Валентине Сергеевне самой гораздо приятнее сидеть с самым юным и цветущим?.. Клим, будь рыцарем!..

Николай Николаевич с комической покорностью разводит руками и отступает в сторону. Хохот. Шея Клима полыхает огнем.

Как ненавидит он всех, всех, собравшихся за этим столом! Фома Никодимович — бегемот с маслянистыми глазками, разыгрывающий из себя донжуана, Николай Владимирович — за постное, сухонькое личико с бородкой клинышком его прозвали «Николаем-угодником»; его жена — сдобная ватрушка с двумя изюминками-глазками.

— Клим, ты плохо выполняешь свои обязанности...

На тарелку перед Валентиной Сергеевной Клим сгружает все подряд: селедку, паштет, салат...

— Хватит, да хватит же, Клим!—хохочет Валентина Сергеевна.

— Это вам на весь вечер,— осмелев от отчаяния, говорит Клим и тянет руку к новому блюду.

— Клим, пощади!..

Они сидят рядом, их колени почти соприкасаются, и когда, чтобы усадить всех, гостям предлагают потесниться, Валентина Сергеевна придвигает свой стул вплотную и задевает Клима своим обнаженным розовым локтем. После первого тоста на Клима вдруг нападает ожесточенная веселость. Они болтают о каких-то пустяках, Клим издевается, высмеивая всех подряд: вот, например, Роман Васильевич — белая салфетка на толстом брюхе—ведь похож на пингвина, верно?

Климу приятно, когда его соседка морщит носик и грозит ему, пытаясь придать лицу строгое выражение, а ямочки то и дело вспархивают то на нежном подбородке, то на щеках с золотистым пушком... Хорошо, что он обрел хоть одного союзника!

Тамада — Фома Никодимович избран, как всегда, тамадой — хлопает в ладоши и обращается через весь стол:

— Валечка, вам не скучно?

Но со мной же такой замечательный кавалер...

— Не согласится ли он вытянуть билетик?

Перед Климом — две вазочки, в каждой — свернутые в трубочку записки.

— Напиток! — провозглашает тамада.

Клим вытягивает записку: «Выпить рюмку молока».

— Закуска!

Второй билетик — «Таблетка акрихина». Климу протягивают молоко, желтую таблетку.

— Акрихин надо разжевать!

Клим едва проглатывает горький порошок. Все смеются. Две вазочки путешествуют по столу, останавливаясь перед каждым из гостей. Валентине Сергеевне достается невероятная дрянь: рюмка водки пополам с рыбьим жиром... Фома Никодимович, всхлипывая, лезет под стол отыскивать свалившееся с мясистого носа пенсне.

Валентина Сергеевна отнекивается, но все настаивают. Она подносит ко рту противную смесь — пухленькие губки ее мучительно кривятся... Клим хватает — и выпивает залпом мерзкий коктейль.

— Это не по правилам!

Но Климу уже аплодируют, а Валентина Сергеевна пожимает носком своей туфельки его ногу. Что это? Нечаянность или... благодарность?

— Теперь закуска!

На билетике Валентины Сергеевны написано: «Закусить поцелуем соседа справа».

У Клима что-то обрывается в сердце. Как, при всех?.. Надо вскочить и убежать... Как им не стыдно!.. А вокруг — азартные крики, смех... Валентина Сергеевна наклоняется к его губам...

Потом ему страшно взглянуть на нее, а она, она следит за ним, лукаво кося карими глазками...