Кто главнее?

— Я тут бессилен, — кузнец в промасленном брезентовом фартуке указал на свой замерший молот, — сам не пойму, в чем дело, не дает машина нужных параметров.

— Хорошо, — закончил, видимо давно начатый, разговор инженер, — пришлю наладчика. Ждите.

Делать нечего. Пришлось ждать. Ждали все, у кого остановилась работа из-за неисправности молота: бригадир судосборщиков с подошедшими членами своей бригады, несколько слесарей, водитель электрокара…

А если бы поломку не удалось устранить быстро, к ним скоро присоединились бы десятки, а затем и сотни людей, которые не получат вовремя детали и узлы судна, изготовление которых невозможно без поковок. Их мог дать только этот молот, только этот, чувствующий себя виноватым и растерянным, кузнец.

Впрочем, он не был виноват. Его паровоздушный молот недавно был капитально отремонтирован, неудивительно, что какие-то его агрегаты потребовали дополнительной наладки. Можно было не переживать и не расстраиваться. Но разве мог он, даже зная все это, оставаться спокойным, когда его товарищи-корабелы простаивали и этот простой мог отразиться на своевременном спуске на воду нового судна?

Когда появился наконец наладчик со своей неизменной инструментальной сумкой, рабочие вздохнули с облегчением. Это Николай Петрович Свиридов — известный на судостроительном заводе мастер. Его веселый, добродушный смешок, озорные шуточки были тем, что врачи называют психотерапией — лечением с помощью внушения. Стоило этому верткому, стремительному человеку средних лет с пышными бакенбардами появиться возле вышедшей из строя машины — и тотчас у людей пропадала нервозность. Даже серьезные неисправности казались делом вполне поправимым. И действительно, не было случая, чтобы этот наладчик не справился с порученным делом.

— Ну что носы повесили, — еще издали раздался его голос, — носами, что ли, ковать будем?

— Да лучше уж носами ковать, чем мучиться с такими вот поковками. — Бригадир судосборщиков протянул наладчику заготовку. Жестом фокусника тот выдернул невесть откуда — то ли из рукава, то ли из нагрудного кармана — штангенциркуль. Замерил деталь. — Так, так, знакомая картина, на, возьми на память, — вернул он заготовку бригадиру. — Таких больше не будет.

— Ты лучше вон ему подари, — бригадир указал на кузнеца. Тот смущенно пожал плечами: я, мол, ни при чем.

— Ладно, не расстраивайтесь. — Николай Петрович накинул брезентовую куртку и начал осмотр молота.

Все было обычно в его движениях. Любой наладчик на его месте действовал бы подобным же образом. Лишь присмотревшись внимательно к его работе, подойдя к нему почти вплотную, удалось приметить, чем этот мастер непохож на других.

Казалось, он имеет дело не с тяжелой грубой машиной из чугуна и стали, способной в лепешку расплющивать металлические заготовки, а с концертным роялем. Его тонкие, но сильные и цепкие пальцы быстро пробегали по сочленениям деталей, наметанной глаз подмечал подозрительные, одному ему понятные подробности. В каждом его жесте угадывалась любовь к машинам, даже что-то близкое к уважению. Он не позволял себе «фамильярностей» — заметив как будто ослабшее крепление, проверял его не ударом — звякнет или не звякнет металл, а легким покачиванием деталей. Встретив неподатливую гайку с деформированными гранями, никогда не отворачивал ее торцовым ключом — тем самым обыкновенным ключом, похожим на рогульку, который мы чаще всего видим. Ведь такой ключ захватывает всего две гаечные грани и может их повредить. Нет. Как это не было неудобно, он всегда отыскивал накидной ключ, который вцеплялся сразу во все грани, осторожно отвинчивал гайку и обязательно менял ее на новую.

Но самое главное — он умел слушать машину. Как настройщик, закончивший работу с роялем, он так же чутко и внимательно вслушивался в ее шумы. Иногда даже просил выключить работавшие поблизости станки, выключить радио. Ничто не должно было мешать ему слушать пение машины. Малейшая фальшь в ее голосе, неверно взятая нота, а проще говоря, слегка изменившийся тон звука, издаваемого крутящимся валом, позволял ему безошибочно определять место, где нужна дополнительная регулировка.

Эти замысловатые «трюки», удивлявшие начинающих наладчиков, были для Николая Петровича «семечками».

— Что тебе, медведь на ухо наступил? — сердился он порой, объясняя ученику значение того или иного звука. — Машина кричит, вопит, сама указывает неисправность, а ты не слышишь!

Мастер имел в виду, как он выражался, «наружные шумы» — те, что при отработанных навыках нетрудно было услышать, ведь их издавали детали, укрепленные на поверхности машины; звуки от них доходили в чистом, неискаженном и неприглушенном виде.

Сложнее было по звуку отыскать разрегулировавшийся внутренний узел машины, глубоко укрытый в ее стальном корпусе. На этот случай были у наладчика припасены специальные стерженьки разного размера. Один конец стержня он приставлял к корпусу, к другому прикладывал ухо. Короткое прослушивание, полшага в сторону. Опять прослушивание и еще полшага.