— Кар-кар-кар! — прокаркали над её головой знакомые вороны.
На вороньем языке это обозначало: «Ты, Акуля, молодец. Едешь правильно. Так и катись дальше…»
Но вороны что, у них свои дела. А вот кому обрадовалась Акуля, так это Барбоске. Догнал он её на Луковой поляне.
— Гав! Гав! А вот и я!
Удивилась Акуля, заахала:
— Да как же ты отцепился?
Оказывается, прежде чем идти к бабушке в огород, забежал Киря к Барбоске. Вывел пса за калитку. Отцепил от поводка, сказал ему: «Ищи Акулю!» — и побежал. А уж когда собаке приказывают: «Ищи!» — она должна искать. Вот Барбоска и помчался по следам Акулиного велика и догнал её.
А с Кирюшей, у самой калитки, случилось еще одно приключение. Шагали мимо гуси, увидели мальчика и сказали то, что о нём думали:
— Га-га-га! Га-га-га! Ты, Кирюшка, хулиган!
Пришлось Кире взять прут и немного погонять гусей, а уж после этого отправился он собирать коровок. Зря бабушка говорит, что Кирюшка до работы не жадный. Сколько по улице ни бегал, а на коровок охотиться прискакал.
Хорошо вдвоём бабушке с Кирей в огороде. Хорошо и Акуле с Барбоской на Луковой поляне. Луковой она называется потому, что на ней дикий лучок растёт. Можно его сорвать и пожевать. А вот уже и Заячий лесок видно. Где-то там заяц Тишка прячется. Если увидел он Барбоску, то ускакал куда-нибудь подальше в лес.
Разыскал что-то в траве Барбоска, принялся разрывать землю. Наверное, мышиную норку нашёл. Остановилась и полудница. Надо же передохнуть. Отдыхает она и думает, как встретится сейчас со Спиридоном. Погладит его, скажет: «Здравствуй, Спиря! Давай-ка я с тебя муравьев сгоню! Щекочут они, наверное. Ну, как зимовал? Мы же с тобой ажно с прошлого лета не виделись. А главное, расскажи, как ты тут? Ой, ты же и платье моё новое не видел…»
Позвонила в звоночек Акуля. Перестал рыться в земле Барбоска, и направились они к Заячьему леску. Когда выехала Акуля на опушку леса, мелькнули в чаще Тишкины уши. Не стала его окликать полудница, а то ещё погонится за ним пёс. Слезла с велика Акуля, повела его за руль. Где-то здесь, да вон у той старой ивы, должен быть лешак.
Подошли они к иве, а лешака нет. Вот здесь же обычно сидел Спиридон, в свисточек посвистывал, птичек дразнил. И хворост лежит, под которым сундучок с Акулиным платьицем хранился. Да где же Спиридон? Убрёл куда-нибудь, что ли? Хотя он давно уже никуда не ходил.
— Спиря! — позвала Акуля. — Спиря, ау!
Присмотрелась, а там, где лешак обитал, одни гнилушки валяются и свисточек лежит.
Подбежал Барбоска, порылся в гнилушках и вытянул лапоть, а потом второй. «И лапти его — те самые, которые он надевал: левый лапоть на правую лапу, а правый — на левую, — вспомнила Акулина.
— Вот горюшко какое. Нет, значит, больше лешака. Рассыпался от старости Спиридон.
Связала лапти Акулина, отдала Барбоске, сказала:
— Неси домой, я тебя догоню!
Специально отправила Акулина пса. Видела, что из чащи выглядывает Тишка. Затаился он там, хочет что-то ей рассказать.
Только убежал Барбоска, как выскочил из кустов заяц. Вот от Тишки и узнала полудница, как ещё в самом начале лета, прямо при нём, при Тишке, развалился Спиридон.
— Я ещё тогда, Акуля, прибегал к тебе. Яблоньку погрызть, — напомнил заяц.
А Спиридон, когда вернулся Тишка, принялся расспрашивать: «Ну, как там моя подруга Акулина, всё за огородом смотрит?»
— Рассказал я, Акуля, что ты уже и по улице гуляешь. В платье новое нарядишься, губы клубничкой подкрасишь — и разгуливаешь. Клубника-то спеть начала.
— Ты мне про Спирю, про Спирю расскажи. Он-то что? — заторопила Тишку Акуля.
— Что! Как будто ты не знаешь. Ему же подумать надо. Помолчал лешак, как всегда, целый час. Дело-то серьёзное. Обдумать его надо. А потом сказал: «Ладно, губы пусть красит».
Через день успел лешак нацарапать записку Акуле, закряхтел и рассыпался. Записку эту только вчера нашёл Тишка и отправил с воронами.
Самое же главное — показал заяц Акуле на зелёненький кустик. Вырос он как раз там, где всегда находился лешак.
— Вороны тут каркали, — сказал заяц, — а они, воронушки, всё знают. Каркали, что пройдёт много-много зим, и вот как раз когда тебе, Акулина, будет не сколько-то лет с половиной, а ровно сколько-то, из этого кустика вырастет сначала дерево, а уж потом появится новый лешак. Так что не грусти, Акуля, а поезжай домой.
И всё-таки печально, что лешака Спиридона за Луковой поляной в Заячьем лесу больше нет. Но ничего, подождём: когда-нибудь с другим лешаком познакомимся. А сейчас все побежим помогать Акуле собирать божьих коровок. Там уж и доктор дятел устал тревогу выстукивать, а про иволгу я и не говорю.
У Акули в огороде полдень
Долго переживала Акуля, да и как не переживать — не стало лешака. И бывала-то у него не часто, может, раз за лето, но знала — здесь он. Посиживает себе в Заячьем лесу, а то обрадует её — пришлёт письмецо с воронушками. Теперь у старой ивы никто не поскрипывает от старости, не кряхтит, не пугает по ночам рыбаков. Но тут, сколько ни переживай, ничего не поделаешь.